Читать книгу "Рыцарский долг - Александр Трубников"

Припадаю к вашим ногам, святой отец, со смиренным почтением, Анри де Дрэ, архиепископ Реймский».

– Мы долго ломали голову, – глядя прямо в глаза рыцарю и не находя в ответном взгляде ни тени страха и смущения, произнес Григорий, – с чего это вдруг молодой граф Гуго де Ретель, который уже на всю Европу прославился тем, что готов сражаться со всеми своими светскими и духовными соседями за каждый спорный клочок земли, вдруг взял да и отдал целый рыцарский фьеф заезжему крестоносцу. Однако наши сомнения разрешило следующее письмо. Оно задержалось в пути, так как доставлявший его гонец, застигнутый снежной бурей на альпийских перевалах, вынужден был всю зиму и часть весны провести в одном из бенедиктинских монастырей. Вот что пишет епископ Вьенна.

Папа кивнул секретарю, который к завершению речи понтифика уже держал в руках нужный пергамент, и тот продолжил чтение:

«…исполняя волю вашего святейшества, направляю нарочным, непосредственно в Ананьи, минуя латеранский секретариат, послание настоятеля церкви, находящейся в окрестностях Гренобля, в котором он описывает как очевидец события, произошедшие там на Рождество. Послание, адресованное мне, было написано чрезвычайно неразборчиво и было отдано лучшему переписчику диоцеза, для того чтобы чтение его не было затруднительным ни для святого отца, ни для его смиренной паствы…»

– Пропусти всю эту холуйскую чушь, – приказал папа, – и приступай сразу к сути, у нас не так уж много времени.

Секретарь кивнул и, немного изменив тон повествования, продолжил:

«В разгар рождественского пира в гренобльском родовом замке графов Вьеннских, Колиньи-ле-Неф, куда, по обыкновению, была созвана для разговения и прославления имени Господа нашего Иисуса Христа вся окрестная знать, а равно и духовные пастыри епископии, у ворот замка объявился никому не известный рыцарь, по виду крестоносец, который потребовал, чтобы его немедленно допустили к пирующим.

Граф Гуго Второй, хозяин замка, всегда любивший пышные и многолюдные застолья, велел немедля препроводить пилигрима к его личному столу, дабы щедро угостить его и расспросить о делах, что вершатся в Святой земле.

Однако сей рыцарь, воспользовавшись милостью хозяина и оказавшись в зале с пирующими, пренебрег предложенным угощением и дерзко объявил, что он вызывает графа и всех присутствующих в замке членов его линьяжа, способных держать оружие, на смертельный поединок.

Граф и его гости, сочтя, что имеют дело с полусумасшедшим странствующим рыцарем, коих много ныне бродит по дорогам Франции, Бургундии и Лангедока, не приняли его вызов всерьез и наслали на него стражу, дабы выставить наглеца за дверь.

Но возмутитель спокойствия, как выяснилось, мог за себя постоять. После того как отряд из пяти опытных копейщиков был во мгновение ока обращен в бегство, к приезжему вышел троюродный брат графа, сир Лерман, хорошо известный своими победами в кулачных боях, дабы достойно его проучить. Участвовать в поединке на мечах с человеком без роду-племени сир Лерман напрочь отказался и попробовал исполнить свою угрозу при помощи первого, что попалось ему под руку, а именно – большой каминной кочерги.

Не успели присутствующие благородные сеньоры опомниться, как сир Лерман (как выяснилось позже, оставивший свои брэ и шоссе в дальнем углу обеденного зала, где он до появления рыцаря предавался плотским утехам с одной из горничных) уже корчился на полу в предсмертной агонии, а вырванная у него из рук кочерга, явившаяся причиной мучительной смерти путем полного разрыва внутренностей, была на локоть вставлена ему, да простит меня ваше преосвященство, но я, как свидетель, не могу погрешить перед истиной, между ягодиц…

Воспользовавшись всеобщим смятением и тем, что шум в зале затих настолько, что его слова могли расслышать все пирующие, рыцарь, во избежание дальнейшего обращения с ним как с простолюдином, назвался морейским сеньором, шевалье де Вази, и повторно вызвал теперь уже всех гостей, присутствующих на пиру, на смертельный поединок. На вопрос во имя чего или кого он собирается сражаться, рыцарь ответил, что речь идет о его даме, некоей Зофи, за честь которой он и собирается на выбор скрестить копья или мечи, тем самым окончательно убедив присутствующих, что они имеют дело с сумасшедшим.

Рыцари Гренобля, возможно, и не приняли бы столь нелепый вызов, однако, не встречая в глазах присутствующих желания размахивать мечами в этот тихий рождественский вечер, он добавил к сказанному, что все, кто находится в замке, – на самом деле бабы и трусы, которые предаются всевозможным порокам, а в особенности сластолюбию и чревоугодию, вместо того, чтобы принимать крестоносный обет и сражаться за святую землю.

Как первый рыцарь Вьенна и Гренобля, Граф Гуго Второй, опытный воин, вынужден был, отстаивая честь своей фамилии, первым принять вызов и вскоре был убит.

Родичей и гостей на пиру у графа было много, поэтому поединки продолжались без отдыха вечер, ночь и весь последующий день. Приезжий рыцарь, не зная устали, расправлялся с лучшими бойцами Бургундии, словно с отроками, впервые взявшими в руки меч. При этом он не знал пощады, и его последний удар всегда разил наповал и оказывался смертельным. По завершении этой череды поединков, оказавшейся форменным побоищем, выяснилось, что бургундской ветви рода графов Колиньи-ле-Неф более не существует.

Единственный оставшийся в живых случайно оказавшийся на пиру дальний родственник худосочной побочной линии Колиньи, некто Гаспар, неожиданно унаследовавший как земли, так и титул владетельных графов, на том же столе, где, за отсутствием свободного места, были уложены бездыханные тела бывших хозяев замка, безо всякого на то принуждения добровольно подписал жалованную грамоту в пользу сира Жака де Вази на селение Монтелье и тысячу акров прилегающей к нему земли.

Дело закончилось тем, что присутствовавший на пиру епископ Гренобля, поднявшись из винного погреба, где он предавался благочестивым размышлениям в обществе двух юных послушниц, остановил бессмысленную бойню и призвал рыцаря к ответу. Однако, исповедовав приезжего в замковой часовне, он, к всеобщему удивлению, признал все свершенные деяния не только обоснованными как с точки зрения мирских, так и духовных законов, но и вполне богоугодными, затем причастил его и отпустил ему все грехи, назначив незначительную епитимью.

После причастия рыцарь покинул замок, посетил местное кладбище бедняков и убыл из Гренобля так же неожиданно, как и появился. По имеющимся сведениям, остановившись на несколько дней в вышеозначенном селении Монтелье, он направился в Шампань».

Секретарь закончил чтение, и над террасой нависла тяжелая тишина, нарушаемая лишь отдаленными вскриками неведомых птиц.

– И как ты можешь все это объяснить, сын мой? – выдержав надлежащую паузу, спросил понтифик.

– В зачитанных посланиях почти нет правды, – все так же бесстрастно ответил рыцарь, – пока эта история дошла до вас, святой отец, она превратилась в миф и обросла нелепыми подробностями. Не было и в помине никакой кочерги и никакого многодневного побоища. Да, действительно, я прибыл в гренобльский замок, вызвал графа Гуго на поединок и убил его. Кроме него со мной изъявил желание биться лишь упомянутый сеньор де Лерман, светлая ему память. Так что утверждение, будто я вырезал весь род Колиньи, не имеет ни малейших под собой оснований. Что касается отпущения грехов – это совершеннейшая правда. Действительно, выслушав мой рассказ, его преосвященство епископ счел мои деяния вполне обоснованными. Никакого аббата я в замке не видел, так что думаю, что целью сего послания было скорее желание архиепископа Вьенна опорочить в ваших глазах гренобльского епископа. Более мне нечего добавить к сказанному, святой отец. – Я не считаю, что тут нам не о чем говорить, – почти перебивая его, жестко произнес Григорий. – Господь с ними, с Колиньи-ле-Нефами… Изведя этих штауфенских прихвостней, ты сотворил богоугодное дело, сын мой, и принес большую пользу Церкви. Раз уж епископ Гренобля отпустил тебе твои грехи, то не имеет смысла выяснять все подробности. Полагаю, что у тебя имелись для этого достаточно веские причины. Теперь посмотри, если можешь на все происходящее с нашей точки зрения. Мы на протяжении многих лет готовим союз с монголами. И от этого союза, как тебе, наверное, хорошо известно, зависит ни много ни мало как судьба христианского Востока. С огромным трудом организовав цепочку посредников, соблюдая строжайшую тайну, мы отправляем на встречу с Чингисханом надежных посланников – рыцарей Святого Гроба, во главе с доблестным и умудренным в политике приором Сен-Жерменом, в числе которых находился и ты, сын мой, – в чине простого орденского сержанта. Почти сразу же после этого по ту сторону моря начинают происходить поразительные вещи. В Заморье, несмотря на титанические усилия Святого престола остановить этот уже никому не нужный поход, прибывает безбожник Фридрих со своим войском и полностью выходит из-под контроля. Император, вместо того чтобы с позором проиграть крестоносную войну, вдруг заключает мир с султаном аль-Камилом и получает без боя Иерусалим, а посланники, которых мы ждем, как манны небесной, исчезают бесследно. Год спустя мы узнаем, что монгольский император давно отдал Богу душу, а наши рыцари, добравшись только лишь до Багдада, сгинули в горах Трансиордании, по разным свидетельствам, то ли в стычке с сарацинами, то ли в бою с наемниками, посланными Фридрихом. Курия в полном неведении. Что происходит в Каракоруме? Рассчитывать ли нам на монгольские армии или нет? Продолжать войну с Фридрихом или заключать перемирие? Почти год мы не получаем никаких вестей и не можем принимать взвешенных решений. И вот недавно один из отправленных в поход сержантов, целый и невредимый, вдруг объявляется в Иерусалиме уже опоясанным рыцарем, проносится молнией по Святой земле, легко заручается полной поддержкой магистра тамплиеров, после чего снова исчезает и затем возникает в Бургундии. Что случилось с вашим отрядом? Почему ты, сын мой, возвратившись в Акру, ничего не рассказал патриарху?