Читать книгу "Путь в Царьград. Бремя русских - Александр Харников"

Человек, скачущий на коне, покрытом песчаного цвета попоною, был похож на оживший бархан, вздумавший с наступлением рассвета совершить конную прогулку по пустыне.

– Там, – хрипло каркнул он пересохшим ртом, и, к своему удивлению, я без переводчика почти понял то, что он сказал, – там тысяча сабель идет на Исмаилию, и вдвое больше сюда – на Порт-Суэц. На Порт-Саид не идет никто, дети гиен боятся железного корабля и его больших пушек.

Я отцепил от пояса флягу с водой и дал ее бедуину. Скажу, что не каждый аристократ сможет с таким достоинством пить шампанское из фужера, как этот бедуин пил воду из фляги. Сделав несколько небольших глотков, он чуть улыбнулся мне пересохшими губами.

– Добрая вода, – сказал бедуин, сверкнув черными глазами и протягивая мне флягу, – и добрая одежда. Ползал у самых костров, слушал разговоры этих шакалов, и никто меня не заметил.

– Зря ты так рисковал, брат, – по-арабски сказал бедуину Давыдков, – но за доброе слово спасибо. Если тебе нравится эта одежда, то она теперь твоя. Это сверх того, что тебе было обещано за разведку. Пойдем, мои люди покажут тебе место, где ты сможешь наполнить свою флягу и бурдюки хорошей водой, напоить коня и поесть, поджидая своих товарищей.

Чуть позже вернулись и другие разведчики. Все они говорили примерно одно и то же. Разбойники, разделившись на два отряда, идут на Порт-Суэц и Исмаилию.

Приняв решение, я стал отдавать распоряжения, и вскоре артиллерийские упряжки и картечницы начали занимать свои места на позициях. Всю нашу артиллерию – шестнадцать орудий, а также четыре эскадрона кавалерии и половину картечниц я направил под Порт-Суэц, который, в отличие от Исмаилии, был большим торговым городом, весьма привлекательным для грабителей. Оставшихся два кавалерийских эскадрона и восемь картечниц я отослал к Исмаилии, подкрепив окопавшийся там пехотный батальон. Еще по одному батальону защищали Порт-Саид и Порт-Суэц. И один батальон пехоты оставался в резерве.

Солнце было уже довольно высоко, когда мы услышали гул и топот. Вскоре мы увидели поднимающиеся над холмами клубы пыли. Через десять минут показалась толпа конных воинов, одетых в живописные, развевающиеся на ветру одежды.

Стараниями Сергея Петровича наши окопы были замаскированы, так что их можно было заметить, только подъехав совсем близко. Получилось что-то вроде засады. Когда высокий, одноглазый араб на статном буланом жеребце пересек мысленно намеченную мною запретную черту, я выпустил вверх звуковую сигнальную ракету. С пронзительным воем она ушла вертикально вверх и распустилась в небе тремя зелеными звездами. И тут началось самое настоящее светопреставление.

Со страшным грохотом все шестнадцать пушек подпрыгнули на своих окованных железом деревянных колесах, выбросив в сторону конной толпы арабов новейшие шрапнельные снаряды Шкларевича с переменной трубкой. Я впервые наблюдал действие диафрагменной шрапнели на живых людях. И, скажу вам, что зрелище это не для слабонервных.

Не долетев шагов сто до скопления конницы противника, снаряды лопнули, выбросив белые ватные облачка, а в людей и коней с визгом ударил град свинцовых пуль. Истошно закричали раненые люди, жалобно заржали покалеченные кони. По толпе конных арабов словно прошла кровавая коса. Мгновение спустя слитно ударил залп пехотных берданок, а потом длинными очередями застрекотали картечницы Гатлинга-Горлова. Это уже был не бой, а самое настоящее истребление.

Пушки еще раза три выстрелили залпом. Остатки арабской кавалерии, сумевшие вырваться из зоны поражения, попытались скрыться за гребнем холма, из-за которого они, не подозревая о нашей засаде, так неосторожно выехали. Выпустив вторую ракету, на этот раз с тремя красными звездочками, я приказал прекратить стрельбу, велел трубачу, который все это время находился со мной рядом, дать сигнал находящимся в резерве уланским эскадронам в конном строю атаковать отступающего в панике неприятеля.

Уланы гнали уцелевших еще несколько верст. От их сабель и пик спаслись лишь единицы – те, у кого не были хорошие и не очень уставшие кони. Но я подумал, что им еще рано радоваться – в десятке-другом верст от поля боя их уже поджидали союзные нам бедуины. И повезет тому, кто останется навеки в песках Синайской пустыни. Они, в отличие от своих живых соплеменников, не окажутся с деревянной колодкой раба на шее на одном из невольничьих рынков какого-нибудь из аравийских эмиратов.

Почти одновременно стихли звуки боя и в Исмаилии. Чуть позже мне доложили, что и там противник был отбит с очень большими для него потерями, а остатки неприятельского отряда вырублены моими уланами.

Теперь мне надо было садиться за стол и писать донесение о случившемся в Петербург, на имя государя. Мы отбили еще один набег. А сколько их еще будет? Дай бог, чтобы все они заканчивались так же хорошо, как сегодняшний. Полным поражением неприятеля и без потерь с нашей стороны.

29 (17) октября, яхт-клуб в бухте Гуантанамо. Оливер Джон Семмс, майор армии Конфедерации, командующий артиллерией Ирландского Добровольческого Корпуса

– Раз-два! Раз-два! Идьём на пьятый круг!

Ну уж нет, если этот маленький паршивец Мануэль и дальше будет так бегать, то у меня и возраст уже не тот, да и не привык я к таким бегам. Я упал на теплый песок под пальмы, где было хоть немного тени, и жадно присосался к своей фляге. Рядом со мной лежала еще дюжина-другая тел. А Мануэль и два десятка моих артиллеристов помладше бежали дальше.

Ну и гад этот Слон, подумал я, – отдал нас на поругание этому маленькому тирану. Тоже мне, друг Сергей. Нужны мне такие друзья… Но все по порядку.

Так уж получилось, что мне пришлось заниматься сборами и организацией переброски нескольких сотен добровольцев из моего родного Мобиля и близлежащих городков и ферм. Четыре дня назад, закончив со всеми своими делами, я с последней партией рекрутов прибыл в Гуантанамо на стареньком пароходе «Дикси Белль».

Часть из тех кораблей, тех, что перевезли нас на Кубу, останутся в бухте Гуантанамо и станут костяком нового флота Конфедерации, а другие, такие как «Дикси Белль», уже находятся на обратном пути домой в Мобиль и другие порты американского юга.

В вечер перед выходом, супруга вдруг спросила меня:

– Олли, а теперь скажи мне честно, куда ты завтра отправляешься?

– Милая, – ответил я, – к сожалению, я не могу тебе ничего сказать, ведь это совсем не мой секрет.

Супруга вздохнула:

– Значит, то, что я подумала, правда, и Конфедерация возродится?

– Милая… – сказал я, имея, наверное, преглупый вид.

– Знаю, – ответила она, – что ты мне ничего не можешь сказать. Но один вопрос: ты не идешь на войну?

– Боюсь, что да, – сказал я, – причем довольно скоро.

– Ну что ж, – вздохнула супруга, – я истинная дочь Юга, и я могу тебе сказать лишь одно – возвращайся со щитом или на щите. Хотя, конечно, лучше со щитом. А я буду тебя ждать…

И она повесила мне на шею образок Лурдской Девы Марии – вот он, на серебряной цепочке, вместе с крестиком.