Читать книгу "Ричард Длинные Руки - барон - Гай Юлий Орловский"

– Спасибо за предупреждение, – добавила она любезно. – Мы подумаем, как поступить. Возможно, в самом деле уйдем с их дороги.

– А что, – спросил я, не веря своим ушам, – вы в состоянии сразиться с полусотней вооруженных мужчин?

Она повела блестящими плечами, тугая грудь приглашающе колыхнулась, а мои ладони инстинктивно дрогнули, что не укрылось от ее чуть насмешливого взгляда.

– Всего с полусотней? – спросила она в размышлении. – Ну, если надо… А вот мой наставник может одним словом превратить в камни и не одну сотню.

Она смотрела очень откровенно, видя во мне молодого здорового самца, у которого всегда гормоны плещут из ушей. И если я вот предложу разделить с нею ложе прямо сейчас же под этим деревом, согласится, потому что это так естественно, когда молодые и здоровые мужчина и женщина совокупляются.

– По дорогам встретишь разных людей, – проговорил я и сам подумал, что в самом деле люди разные, даже очень разные. Есть такие, что охотно пойдут на такой контакт, а есть праведники, чересчур уверовавшие в речи церковников. Такие сразу потащат на костер… по крайней мере, попытаются. – Сюда все больше проникает учение Христа…

– Это пройдет, – ответила она уверенно.

Не пройдет, возразил я мысленно. Это ты прошла, дорогая амазонка. И твое время прошло. Сто тысяч лет длилась эпоха увлечения плотью, и ничто не сдвигалось. Все века и тысячелетия повторяли друг друга. Но едва в мир пришла гениальная придумка не тешить плоть, а напротив – пренебречь ею, унизить, не отвечать на призывы спинного мозга… и сразу же человечество начало взрослеть, подниматься со ступеньки на ступеньку. Сперва робко, с трудом, оскальзываясь и кровеня пальцы, а потом пошло… нет, пойдет почти бегом.

Я тронул каблуками конские бока, и тогда амазонка сказала негромко:

– Доблестный воин, ты мог бы передохнуть в тени этого дерева.

Это было предложение, но ни тени смущения на лице: она не предложила ничего стыдного, позорного или порочащего женщину. Она предложила всего лишь потрахаться, естественное деяние жителей античного мира, что никак не могут вырваться из замкнутости своего мировоззрения. А когда пришло христианство – даже не могли оценить его величия, грандиозности, сыто ржали и указывали пальцами на придурков, уверовавших в одного бога, когда у них, античников, их тысячи…

– С удовольствием бы, – ответил я с сожалением, действительно с сожалением к последним осколкам уходящей эпохи, так и не понявшим, почему гибнут и что гибнут, – но опаздываю к своим боевым товарищам. Если не явлюсь прямо сейчас, пойдут меня отыскивать, и… еще попадут в какие-нибудь неприятности!

Зайчик пошел галопом, Пес несется рядом. Земля сухо стучит под копытами, но передо мной все еще властное, безукоризненно правильное лицо, идеальная фигура и четко поставленная речь. Для дикой амазонки эта женщина говорит слишком грамотно. Ничему не удивляется, на моего коня и собачку не повела даже глазом.

Странная женщина, если не сказать больше.

Глава 10

Сквозь сон услышал отвратительный скрежет и мерное вжиканье, не сразу отряхнул остатки сна и понял, что это всего-навсего кто-то подтачивает затупившийся меч… даже топор. Вот я как наловчился определять по звуку, молодец, настоящий рыцарь, скоро и право первой брачной ночи потребую, мне ведь положено.

Топор точит Дилан, сэр Смит и Кадфаэль жарят на костре что-то диковинное, во всяком случае – для меня: я зверя узнаю только в шкуре и с головой и конечностями, да и то не всегда, а чтоб вот так на вертеле, уже наполовину зажаренным…

– Эх, сэр Легольс, – сказал Смит, и я увидел, что с другой стороны костра подкладывают щепочки леди Ингрид и Брайан. – Вам бы пример брать со своего Бобика!

– А что он натворил? – спросил я хриплым со сна голосом.

– Он уже трех оленей принес! – объяснил Смит с восторгом. – Что за пес, что за пес!.. И как огорчился, когда злобный и несправедливый граф Эбергард сказал, что уже достаточно! Ну не понимает он душу охотника! Что значит придворный шаркун. А вы, сэр, понимаете?

Я зевнул, вылез из-под одеяла и пошел к ручью умываться. Рыцари смотрели на непонятную процедуру с неодобрением. Кто-то пробормотал молитву, кто-то перекрестился, только леди Ингрид заинтересовалась, наблюдала, как я разделся и, войдя в воду до колен, плещусь в холодной воде, смывая ночной пот.

В еде я вообще-то неприхотлив, молодой здоровый желудок переварит даже камни, но прекрасно приготовленными ломтиками нежного мяса наслаждался, как и сэр Смит. К тому же он сумел приготовить с любимой мною гречневой кашей, с пряными травами, диким луком и острыми на вкус корешками неизвестного мне растения. Хотя, может быть, это какой-нибудь сельдерей или пастернак, как будто я знаю, как что называется, а извозчики тогда на что…

Сэр Смит устал добывать остатки каши из узкого горлышка глиняного горшка, лихо ухнул, с треском разбил о камни и с торжеством соскреб налипшее на внутренние стенки. Брат Кадфаэль довольствовался горсткой орехов, в сторону мяса даже не взглянул, а когда ароматный дым качнулся в его сторону, поспешно отсел.

Запили вином из фляги, я сделал всего пару глотков, приучен не пить много, когда скоро в седло, а сэр Смит с удовольствием выжрал половину, попробовал запеть о веселой хозяйке постоялого двора. Брат Кадфаэль строгим голосом попросил прекратить, и сэр Смит послушно умолк, хотя пару дней назад надменно велел бы жалкому монаху умолкнуть и не пикать в присутствии знатного – теперь уже знатного! – рыцаря.

Граф Эбергард вернулся с обхода, лицо бесстрастное, но я уже научился понимать, когда царедворец доволен.

– Кони в порядке, – сообщил он. – Можно ехать.

– А люди? – спросил я.

Ему почудилась издевка, взглянул свысока.

– Люди должны ехать, – подчеркнул он. – Могут или не могут – неважно.

После завтрака двинулись уже разведанной мною дорогой. Сэр Смит несколько раз выезжал вперед, возвращался несколько разочарованный, наконец признался раздраженному графу Эбергарду, что ничего у него не свербит, просто жаждет первым наткнуться на гору трупов и пошарить по их поясам. Эбергард даже не спросил, откуда там возьмутся трупы, оба посмотрели на меня. Я ощутил себя неуютно, вот какая у меня, оказывается, репутация. А я ведь вообще-то общечеловек, хотя ненавижу это заболевание всеми фибрами и жабрами.

Утром, когда солнце светит с другой стороны, я рассмотрел вдалеке огромный пологий холм, граф Эбергард сверился с картой и сказал с удовлетворением:

– Королевство Данциг.

Я спросил:

– А здесь?

– Мы едем по ничейным землям, – ответил Эбергард любезно. – Кому они нужны?

Они заговорили с сэром Смитом, тому все нужно знать, будто готовится в Ливингстоны, а понял наконец, что вот эта одна-единственная гора и есть все королевство. Точнее, бывшая гора, а теперь пологий холм, где кое-где торчат выходы коренных пород в виде гранитных уступов. Ветры нанесли земли, чтобы укрепилась и выросла трава, затем кустарники, а через тысячи лет здесь уже шумел, приглашая птиц, густой лес. И когда пришли люди, они не нашли лучшего места для поселения, чем эта гора, откуда так хорошо видно вокруг и где легче всего защищаться.