Читать книгу "100 дней счастья - Фаусто Брицци"

После завтрака мы отправляемся в путь. Я снова за рулем. Включаю кондиционер – на улице почти сорок градусов жары. Легкий свежий ветерок, дующий из ребристых отверстий, спасает нам жизнь.

Я поворачиваю на автостраду. На север.

Включаю радио, даже не упомянув его изобретателя, и сразу ставлю любимый диск моих малышей. Мы во всю глотку орем песни, хохочем и дико фальшивим.

«Вот жили-были два крокодила, один орангутанг, две маленькие змейки, орел такой огромный, котенок, мышь и слон. Все здесь, мы не забыли никого. Но где же, где же львята?»

Мы почти добрались до границы со Швейцарией, моих пташек сморило сном, и они засыпают на заднем сиденье. Я пользуюсь такой возможностью, чтобы поставить другую музыку.

Элвис.

«Always on my mind».

Наша песня.

Паола узнает ее с первой ноты.

Бархатный голос Элвиса вступает через семь секунд, которые ни с чем не перепутать.

Паола сжимает мою руку, не в силах взглянуть мне в лицо. Кажется, даже машина понимает, что происходит, и перестраивается на автомат, сама продолжая движение по дороге. Мы же смотрим по сторонам на окружающий пейзаж и слушаем грустные слова великого Элвиса Пресли. Когда вышла эта песня, он как раз расстался с Присциллой, и многие восприняли ее как своего рода прощание.

Авторы этой простой и в то же время такой правдивой песни – Уэйн Карсон, Марк Джеймс и Джонни Кристофер. Гениальные люди, которые значат для меня куда больше, чем раскрученный дуэт Леннон-Маккартни. Спасибо, ребята!

Когда песня затихает, точно в кино, из ниоткуда вдруг возникает знак: «Швейцария. 1 км». Мы приехали.

Время уже к обеду, и мы останавливаемся перекусить в ресторанчике, который держит небольшая семья. Я с трудом домучиваю тарелку пасты, потому что аппетит у меня уже давно пропал. Я смотрю на моих детей так, словно хочу запечатлеть в памяти каждую секунду. Мы почти не говорим, точно это обычный обед в самую обычную субботу.

Прощаться предстоит на остановке, куда подъедет шаттл, который отвезет меня в Лугано. Я ставлю легонький чемодан на ступеньку автобуса, целую детей и обнимаю Паолу. Обнимаю долго. Детям сказали, что папе нужно уехать по работе. Очень и очень надолго уехать. Я еду на работу в швейцарский спорт-центр, где все так и мечтают похудеть, потому что объелись шоколада. Я знаю, что когда-нибудь Паола соберется с духом и скажет им правду. Но не сегодня.

Пора вручить Паоле мой подарок.

– Это для тебя.

И я протягиваю сверток. Паола удивленно смотрит на меня.

– Но ведь мамин день рождения уже прошел! – замечает Ева.

– Знаю, но когда у нее был день рождения, я подарил ей плохой подарок. Теперь я хочу подарить другой.

Паола разворачивает сверток. В нем лежит огромная тетрадь, вроде тех, в которых пишут в школе. Она кажется потертой. Паола удивлена.

И тут она переворачивает страницу и замирает.

Я от руки переписал «Маленького принца», не пропустив ни слова и стараясь изо всех сил писать понятным почерком. Я работал тайком почти целый месяц.

– Такого у тебя нет. Это единственный экземпляр.

У Паолы на глазах появляются слезы, и она порывисто меня обнимает. Наконец-то я ее удивил.

На самом деле придумал подарок не я, а мой друг-писатель Роберто, который очень огорчился, когда я вернул ему букинистического «Маленького принца».

Паола так крепко меня обнимает, что это объятие кажется вечным. Когда она опускает руки, ее лицо влажное от слез. Но это слезы радости. Кто знает, как давно она не плакала от радости.

Пора отправляться, но я не могу заставить себя подняться по ступенькам. Мы целуемся, и снова, и снова. Сложно понять, когда пора остановиться. Я тяну время. Стараюсь рассмешить детей. Я настоящий гений разных глупостей. Я глажу по голове Лоренцо, Еву. Но нельзя перегибать палку. Нельзя, чтобы они поняли, что мы прощаемся навсегда.

– Может быть, я все-таки тебя подвезу? – настаивает Паола.

– Не стоит, спасибо.

В последний путь слон отправляется в одиночку. Ей еще предстоит провести за рулем не один час. Что бы я только не отдал, чтобы вернуться домой вместе с ними, играя всю дорогу, вылавливая в потоке машин четные и нечетные номера. Но мне нечего предложить, чтобы поторговаться.

Я еще раз крепко целую Паолу, пока нас не прерывает гудок. Водитель уже устал и торопит меня. Я отрываюсь от жены и поднимаюсь по ступенькам. И только сейчас она наконец-то говорит то, чего я так долго ждал.

– Пока, любимый.

Сердце поднимается к горлу. Я улыбаюсь Паоле и прохожу внутрь.

Пока автобус медленно движется вперед, я плачу.

Прижавшись к стеклу, я смотрю на удаляющуюся троицу. И мысленно посылаю Паоле слова любви. Она машет мне рукой. Посылка дошла.

Она стоит на раскаленном асфальте, держа детей за руки, пока автобус не превращается в малюсенькую точку.

Я представляю себе, как она старается успокоиться, улыбается детям и садится в машину. Она всегда была прекрасной актрисой.

Выбранная мною больница снаружи напоминает отель в приморском городе.

Меня встречает Патрик Цурбригген, доктор, с которым я переписывался по электронной почте. Он говорит по-итальянски с очень смешным немецким акцентом и крепко пожимает мне руку. К счастью, в Лугано говорят по-итальянски. Это самый большой итальянский город за пределами Италии.

Доктор объясняет мне, как я проведу этот день. Он ни разу не упоминает о цели моего визита. Но именно об этом и речь. Я сам прерву свою жизнь, без помощи врачей. Швейцарские законы это позволяют, но требуется, чтобы человек, решивший прибегнуть к подобной «услуге» (мне очень нравится, что здесь это называется «услугой») был полностью проинформирован об альтернативных возможностях, мог понимать происходящее и осознавал свое желание.

Мой новый дом.

Моя комната.

Я заказал ее всего на одну ночь. Прямо как в мотеле.

И действительно, моя комната очень похожа на комнату в мотеле.

«Мотель Бейтса» швейцарского пошива.

Двадцать квадратных метров. По крайней мере, просторно.

Стены тревожного зеленоватого цвета.

Скучающий деревянный комод, на котором валяются несколько спортивных газет и февральский номер журнала «Улыбка и песня» с фотографиями исполнителей из Сан-Ремо.

Железная кровать с белой простыней. С пришитыми ручками, чтобы поднять тело.

Шкаф из Икеи, криво собранный нерадивым рабочим.

Внутри три вешалки разных и слишком уж веселых цветов.

Деревянный, похожий на школьный, стул. На нем какая-то надпись на французском. Нечитабельный почерк бывшего постояльца. Даже подписался. Ален какой-то там. Кто знает, что за Ален.