Читать книгу "Великие Борджиа. Гении зла - Борис Тененбаум"

«Nunca mas servir a senor que se me pueda morir».

В переводе на русский это означало, что он клянется «никогда больше не служить господину, которого у него сможет отнять смерть».

Дон Франсиско отныне хотел служить только Богу.

Общество Иисуса

I

Недалеко от Барселоны, в горах, посреди довольно мрачной местности, и по сей день стоит Монсеррат, уединенный монастырь бенедектинцев. В монастыре была чудотворная статуя Мадонны, и к ней на поклонение сходилось множество паломников. 24 марта 1522 года, как раз в день перед Благовещением, некий паломник, прибывший в монастырь с той же целью – поклониться образу Богоматери – исповедовался, как и полагалось.

А потом, в знак особого своего усердия и христианского смирения, переоделся в рубище и отдал свою одежду нищему.

Собственно, в Монсеррат он пришел тремя днями раньше, 21 марта, но все это время готовился к полной исповеди. И подготовился на совесть – рубище кающегося, посох, флягу и полотняные туфли на веревочной подошве он купил загодя, в городе Игуальда, недалеко от аббатства.

После исповеди паломник не ушел, а начал так называемую «Ночную стражу» Это особая церемония, которая состояла из омовения, исповеди, причастия, благословения и вручения меча – после чего прошедший церемонию посвящался в рыцари.

Всю ночь паломник простоял в часовне перед образом Пресвятой Девы, не позволяя себе садиться. Он иногда опускался на колени, правда, задаваясь вопросом: считать ли это слабостью? И, по-видимому, пришел к выводу, что если это и слабость, то она простительна, ибо коленопреклонение есть знак смирения и служения, а он жаждал и того, и другого. На рассвете паломник посчитал, что отныне он посвящен в рыцари Царицы Небесной. А потом сделал более чем необычную для всякого рыцаря вещь – отдал все свое оружие монаху-исповеднику и попросил повесить в часовне и его меч, и его кинжал как смиренное приношение Божьей Матери.

После этого повернулся и ушел не оглядываясь.

Путь его лежал далеко, в Иерусалим, а достичь Святой земли паломник собирался, питаясь подаянием, так что время путешествия рассчитать он не мог.

Поэтому он торопился.

II

Паломника на кастильский манер звали дон Иниго Лопес де Лойола, но, поскольку он был не кастильцем, а баском, то по-настоящему его следовало бы именовать Инацио Лойолакоа (исп. Ignacio (Íñigo) López de Loyola, баск. Inazio Loiolakoa). Он родился около 1491 года в замке Лойола в баскской провинции Гипускоа и был тринадцатым ребенком в своей большой семье.

В 14 лет он остался круглым сиротой, и старший брат отправил его к дону Хуану Веласкесу, казначею Кастильского двора. Там юный Иниго и служил пажом, а когда достиг совершеннолетия, перешел на военную службу. Ясно было, что благородному, но бедному дворянину не на что было рассчитывать, кроме собственной шпаги и храбрости. С храбростью у него все было в порядке – как дон Иниго вспоминал позднее, он не ценил ни своей, ни чужой жизни и воевал отважно. Впрочем, и в мирной жизни он был крайне щепетилен в вопросах личной чести, даже по высоким стандартам гордого испанского дворянства – так что дуэли у него случались то и дело. Все поменялось после того, как при защите Памплоны от французов он был опасно ранен.

Дону Иниго пришлось пройти через несколько мучительных операций, он чуть не умер, а когда несколько оправился, принялся за чтение. Рыцарских романов, которых он было потребовал[74], под рукой не оказалось, но зато нашлись «Жития святых». И он обнаружил там нечто, чего не чаял найти – героизм. Как сам дон Иниго говорил позднее:

«героизм этот отличен от моего – и он выше».

Что-то не слишком понятное произошло в душе раненого солдата. Пробудившаяся глубокая вера давала ему покой и утешение. Уже много позднее он говорил следующее:

«Я в молодости был внимателен к своей наружности, падок на успех у женщин, смел в своих ухаживаниях, придирчив в вопросах чести, ничего не боялся и предавался роскоши…»

Ну, примем это заявление с некоторым сомнением: какой уж такой особой роскоши мог предаваться бедный дворянин, живший только на свое военное жалованье?

Но когда после ранения он оказался недвижим в своем родовом замке, то обнаружил – если мы несколько перефразируем его собственные слова, – что после чтения нескольких страниц из «Жития святых» его душой овладевал непостижимый мир, в то время как мечты о славе и любви оставляли ощущение опустошенности. И он решил, что первое идет от Бога, а второе – от дьявола.

Иниго де Лойола решил служить Богу. Ну, а остальное мы уже знаем. Он отправился в монастырь Монсеррат, принес свои обеты и отправился паломником в Святую землю. Конечно, там правили турки, но на венецианских галерах можно было добраться до Акры. А дальше двигаться по пыльным дорогам к Вифлеему и к Иерусалиму – христианским паломникам турки ничем не мешали. Паломничество только укрепило Иниго Лойолу в убеждении правильности принятого им решения. Он сделал попытку остаться монахом во францисканском монастыре, и настоятель его было согласился принять благочестивого странника. Но по каким-то причинам соглашение все-таки не состоялось.

Иниго Лойола, самопосвященный рыцарь Пресвятой Девы, вернулся в Европу.

III

Его потом немало поносило по свету. Поскольку в юные годы ученьем его не обременяли, он понял, что для будущей деятельности ему необходимы знания. Но для поступления в университет требовалось знание латыни, и тогда в 1524 году Иниго Лойола начал изучать латынь. Ему было тогда примерно 33 года от роду, а заниматься пришлось в начальной школе, с малыми детьми. Его это не смутило, и через два года он достиг таких успехов, что преподаватели сказали, что теперь он знает достаточно, чтобы слушать лекции в университете. Он начал в Алькале, неподалеку от Барселоны, – и угодил в тюрьму по доносу, в котором его обвинили в ереси.

Очень уж выделялся среди студентов 35-летний бывший солдат, одержимый Верой. В Испании того времени к самостоятельным поискам религиозной истины относились с огромным подозрением – все помнили, что страшная ересь лютеранства началась с того, что ученейший доктор богословия Мартин Лютер возомнил, что может иметь собственное суждение о Евангелии. В общем, дело для Лойолы могло бы обернуться худо, но Бог над ним смилостивился. Все обошлось – судьи приговорили его всего лишь к запрету проповедовать в течение следующих трех лет. От греха подальше ему посоветовали перебраться в Саламанку, но и там повторилась такая же история – сперва на него поступил донос с обвинением в ереси, потом суд, который не нашел в его действиях состава преступления, но посоветовал уехать, дабы не смущать простые души.