Читать книгу "Авиньонский квинтет: Месье, или Князь Тьмы - Лоуренс Даррелл"

— Я дочитала утром, Обри, — сказала она, едва он, прихрамывая, вошел в залу и направился к ней. Когда он, поцеловав ей руку, уселся в кресло, она продолжила: — И уже заказала шампанское. Вы его заслужили.

Поблагодарив, Блэнфорд замолчал, продолжая держать ее руку в своей. Ему не хотелось первым начинать разговор о рукописи. Не для того же он явился на обед со старой приятельницей, чтобы учинять ей допрос. Но она сама спросила:

— Вы получили мою телеграмму насчет Роба? Он до того похож на Сэма, что я все время смеялась. Так приблизиться к правде…

Писатель с облегчением сказал:

— Что касается Роба, то вы правы лишь отчасти. Не могли же мы оба совершить самоубийство. Он неоднозначен, это так, но в нем больше от меня, чем от Сэма.

Герцогиня прищурилась и надолго задумалась, вспомнив своего мужа. Потом процитировала:

Грудой в грязи машина-мыслитель лежит,

И вместо отцовских глаз пара росинок блестит.

Не давая ему времени перебить ее, она продолжала:

— Хохот, верно, долетел до небес, когда Сатклифф отправился к алтарю. Я до сих пор его слышу.

— И он слышал, и я слышу. В «Tu Quoque» он примеряет на себя все великие роли в истории человечества, начиная с Иисуса — тогда нашумел его сценарий, после которого началась волна самоубийств, и фильм пришлось прикрыть. Помните? Ах да… Об этом я еще не писал. Когда дверь гробницы открыли, оказалось, что трупа нет, а на каменном полу валяются окровавленные волосы и обглоданные кости, как будто ночью там трапезничали ученики. Или собаки?

Люди или псы,

Боги или люди,

Делайте выбор.

Девушка идет по лесу и поет:

— Какое дерево ему на крест пошло?

Ответь мне, девица, велико или мало?

— Иду корову я доить, мой господин,

Хоть он живой, хоть мертвый, этот божий сын,

Его смелю я косточки, пышнее будет блин.

Отпивая понемногу шампанское, они смотрели на входящих и выходящих посетителей. В зале было тихо, пристойно; с невидимых каналов доносился легкий плеск воды, с городского рынка — гул голосов.

— Странно, — произнес он, думая о ее муже и своем друге Сэме, — мы ведь мало говорили о нем до того, как я сказал вам, что собираюсь писать книгу.

Как всегда при упоминании Сэма на лице герцогини промелькнуло страдальческое выражение.

— Вы хотели попытаться вернуть его из небытия — в этом все дело. — С заметным усилием она вернула себе безмятежный вид. — Так сказать, поцелуй жизни.

Блэнфорд мгновенно догадался, что разочаровал ее. Его Роб Сатклифф, в сущности, не был Сэмом.

— Мой писатель живет в другом, робком мире. Ему и в голову не пришло бы выкинуть хотя бы одну из тех штучек, которыми прославился Сэм. Помните, как он напялил на себя галстук и котелок начальника стражи, чтобы часовые возле Букингемского дворца взяли на караул? Роб до такого сроду бы не додумался.

— Не додумался бы. И об Иисусе Сэм сроду не думал.

— Роб писатель, и ему важно определить свою значимость, или отсутствие таковой в сравнении с великими.

— Но Иисус, — протянула она, улыбаясь.

— Первый вариант Гамлета, — не без резкости отозвался Блэнфорд. — Пригвожденный к материнскому кресту, он был хорошим символом извращения, погубившего и его, и Пиа, так же, как Ливию и меня самого. О, не расстраивайтесь.

— Ливия — моя сестра, — негромко произнесла герцогиня. — Я все-таки любила ее, что бы она вам ни сделала, хотя признаю, она поступила нечестно, нехорошо.

— Прошу прощения, — смягчился Блэнфорд, подумав о своей жене (Ливии), которую, шутя, можно было бы назвать «некозырной фигурой». Он закурил трубку. — От страха я перепутал все свои символы, все, что имеет отношение к нашему consummation est,[164]как вы бы сказали. Прелестный non lieu.[165]

— Вы были с ней слишком суровы, — проговорила она, и в ее голосе ему послышался еле заметный намек на слезы.

— Ну что вы, — пробормотал Блэнфорд, думая о страданиях Сатклиффа. («Холостой выстрел поцелуя монахини»).

— Поговорим лучше о Гамлете. Правда, Обри. Понятия не имею, зачем Ливии понадобились все эти грязные игры — с вами.

— Для Гамлета, — с полной серьезностью заявил он, — важен не только Эдипов комплекс, там было кое-что посложнее; он узнал о связи Офелии и Лаэрта. Быть или не быть, на самом деле, означает: «Тянуть и дальше эту любовную лямку или не стоит?» Офелия уже сказала Гамлету, что Лаэрт должен стать их общим любовником, и на него давит груз преступного знания («я не помешаю»), а через него начинает давить на нее, и они оба понимают, что другого выхода, кроме безумия, нет. А это не выход.

— Нет, не выход.

— Ни при каком раскладе.

Официант принес меню, и они начали скрупулезно, с шутками и спорами, как положено старым друзьям, его изучать. Потом подошел другой официант с картой вин, но они не стали ничего прибавлять к отличному французскому шампанскому; Блэнфорда трогательно похвалили за это единодушие. И он понял ее. Несмотря ни на что, герцогиня считала, что книга удалась. И он напыжился от удовольствия.

— Дело не только в Ливии, — сказал он. — Бедняжка Ливия. Тогда же умерла, умирала моя мама.

— Но во всех бедах тогда обвинили Ливию.

— Да, это правда. — Ему ничего не оставалось, как согласиться. — Она поняла тогда, что ничего не стоит заставить мужчину обожать себя, очень просто, надо лишь сделать вид, будто искренне разделяешь его искреннее обожание самого себя. Тик, Ток, и тори у моих ног. Как же она смеялась втихомолку. И часто говорила, глядя на себя в зеркало: «Коль кишка тонка, сиди у камелька».

Герцогиня печально улыбнулась и покачала головой, а он продолжал, цитируя собственный текст:

— Сердце, как резиновая губка, бетонная безразличная душа, стеклянные чувства… Дорогая, с книгами теперь покончено.

И очень удивился, когда она резко покачала головой, не соглашаясь с ним:

— Нет. Книга никогда не потеряет ни своей значимости, ни своей ценности, потому что в ней особая связь двух сердец и она животворна для души и ума любого человека. Контакт одиноких, отчаявшихся людей, как объятие. Никакой суетной толпы! Мне только обидно за Ливию. Думаю, в ней можно было бы разобраться и получше.

Блэнфорд процитировал Штекеля, передразнив его манеру говорить:

— «Гомосексуальный невроз является бегством к собственному полу, спровоцированным садистской склонностью к противоположному полу».