Читать книгу "Русские на Мариенплац - Владимир Кунин"

– Так! – решительно сказал Джефф. – Потом ты мне все объяснишь – и что такое «раздолбай», и как можно «исходить на говно». Для меня это очень важно. Это как раз те языковые нюансы, которых мне очень не хватает. А сейчас я вам расскажу, что мне объяснил один наш сотрудник разведки из Вашингтона, когда я сказал ему, что, судя по Катиным письмам, она ни одного моего письма не получила… А с этим парнем мы когда-то служили в Монтрее. «Сколько ты послал писем из России в Германию?», – спросил он. «Столько, сколько и получил – одиннадцать», – говорю я. – «Ты посылал их через нашу службу?» – спросил этот парень. – «Нет, – говорю, – я вас боялся. Я посылал все мои письма нормальной советской почтой». – «Что-нибудь вкладывал в эти письма – фотографии, открытки?» – спрашивает он. – «Нет, – говорю. – Ничего я не вкладывал, кроме ста долларов в каждом письме»…

– О, Боже… – простонала Катя и даже зажмурилась.

Эдик захохотал так, что чуть было руль из рук не выпустил.

– Тебе сейчас объяснить, что такое «раздолбай», или ты подождешь до «Китцингер-хофа»? – спросил Нартай.

– Как тебе удобнее, – вежливо ответил Джефф. – Но когда мы прилетели уже в Вашингтон, этот парень из разведки показал мне копию письма из Германии от моей тети. И очень долго меня расспрашивал о ней. Я сразу созвонился и с Чикаго, и с Хьюстоном, и с Атлантик-Сити – со всеми тремя моими тетями, – а они сказали, что никогда в Германии не были…

– Ладно, заткнись. – Нартай аккуратно обтер рукавом горлышко наполовину опорожненной бутылки «Аугустинера», протянул ее назад Джеффу и безапелляционно заявил: – Такого пива ты во всей своей Америке не найдешь. Держи!

К этому времени «фольксваген-пассат» проехал ровно половину дороги до «Китцингер-хофа».

В маленьком французском ресторанчике нас было четверо – глава киностудии, долговязый режиссер, Виктор и я.

– Что у вас там сейчас происходит в Москве? – спросил меня глава.

– Не знаю, – честно ответил я.

– Но хоть что-то стабилизировалось?!

– Понятия не имею.

– А как долго продлится такая неопределенность?

– Ну, откуда же мне знать?..

– Но вы все это время, с конца августа, были в Москве?

– Конечно.

– И так ничего и не поняли, что будет дальше?! – искренне удивился он.

– Я и не старался понять.

Глава и режиссер переглянулись и уставились на меня, как на слабоумного. Потом глава рассмеялся:

– Если бы я не читал ваши книги и не видел ваши фильмы, я подумал бы, что вы агент КГБ, которому запрещено касаться этой темы.

– Одно другому не мешает, – сказал я. – Во всяком случае, у нас. А у вас?

– Не знаю… – смутился глава студии. – Не думаю.

– Вот видите, и вы чего-то не знаете в своей стране… Но я вас успокою – даже если бы с вами сейчас за этим столом сидел настоящий и многоопытный агент КГБ, которому было бы разрешено отвечать на все ваши вопросы о сегодняшнем положении в России, вряд ли он смог бы ответить вам более толково, чем я. И, пожалуйста, Виктор, постарайся перевести ему это как можно точнее.

Глава киностудии выслушал Виктора и натянуто улыбнулся мне:

– Что-нибудь еще выпьете?

– Да, – сказал я. – «Пейсаховки». Это такая еврейская водка.

– Не думаю, что во французском ресторане есть еврейская водка. Может быть, что-нибудь другое? – глядя в сторону, сказал глава студии.

Несмотря на то, что я был изрядно пьян, я вдруг отчетливо увидел, как он пожалел о том, что вторично вызвал меня в Мюнхен. Но мне было уже на это абсолютно наплевать!

– Хорошо, – сказал я. – Пусть это будет любая водка. Но только – «доппель»! Уж очень мне нравятся ваши «доппели». Они такие симпатичные, маленькие…

По случаю неожиданного возникновения живого, реального Джеффри Келли, негласно считавшегося Наташей Китцингер и обширным семейством Зергельхуберов фигурой чисто мифической, вечером в «Китцингер-хофе» собралась большая компания.

С бутылкой виски и огромным, еще горячим, яблочным пирогом – апфельштруделем, с женой и двумя детьми приехал из Мюнхена Руди Китцингер…

С двумя метровыми копчеными угрями и полупудовым лососем собственного засола, с женой Сузи и младшей дочерью восемнадцатилетней Лори – сестрой Клауса, со своих озерно-рыбных плантаций, на старом, большом и мощном «мерседесе» прикатил пятидесятилетний Уве Зергельхубер…

Кряжистый, с иссеченными руками, изуродованными рыбацкой каторгой, дочерна загоревший герр Зергельхубер сгорал от обиды и любопытства. Уж очень ему хотелось понять, почему эта беременная иностраночка предпочла какого-то, наверняка, нищего американского лейтенанта его сыну. А следовательно, всему тому, чем сегодня владел сам Уве!.. В бескорыстную любовь Уве Зергельхубер, как человек практичный, не верил даже на один пфенниг.

Когда уже все сидели за садовым столом под огромным ореховым деревом, приехал и сам Клаус. Приехал в форме, на желто-зеленом полицейском «БМВ».

Поставил машину недалеко от стола, водительскую дверцу оставил распахнутой и включил радиостанцию на постоянный прием.

Фрау Зергельхубер, воспитанная в домашних традициях здоровой экономии, перехватила недовольный взгляд своего мужа, брошенный на полицейскую машину сына с потрескивающей рацией, и укоризненно сказала:

– Клаус! Ты расходуешь аккумуляторную батарею. Ты сам говорил, что при неработающем моторе…

– Так нужно, мама, – ответил ей Клаус. – Меня могут вызвать в любую минуту. Пусть рация работает. А вдруг она заговорит?..

Через час рация заговорила.

Она заговорила тогда, когда Руди Китцингер и Клаус Зергельхубер на вполне сносном английском языке болтали с Джеффом Келли уже настолько по-приятельски, что, казалось, все трое были выпускниками одного детского сада…

…когда Лори многообещающе и откровенно строила глазки Нартаю и капризно упрашивала его сходить с ней посмотреть на маленьких оленят. И Нартай испуганно шептал Эдику, что эта Лори достает его уже второй месяц…

…а Эдик, помогая Наташе сменить грязную посуду на чистую, тихо, на ухо советовал Нартаю пойти и незамедлительно трахнуть эту Лори, где угодно – может быть, даже в загоне для оленей, если Лори не представляет себе для этого другого места…

Полицейская рация ожила именно тогда, когда бедной Кате чуть худо не стало от обилия советов по поведению женщины в последний месяц беременности и дальнейшему уходу за новорожденным, которыми наперебой атаковали ее Сузи Зергельхубер и жена Руди Китцингера…

…а хмельной, раскрасневшийся Петер, сыпля русскими матюгами направо и налево, в сотый раз рассказывал мрачному и еще обиженному Уве Зергельхуберу, о своей жизни в московском плену…