Читать книгу "Русские на Мариенплац - Владимир Кунин"

Казах оказался хозяином небольшого радиомагазинчика у Хауптбанхофа. В таких магазинчиках все раза в полтора дешевле… Так после того, как Нартай с ним потрепался по-казахски, бывший эсэсовец нам еще процентов тридцать скинул. Нам телефон обошелся всего в двести восемьдесят марок…

И наш старый Петруша так влюбился в этот телефон, что теперь ни на секунду с ним не расстается. Вот этот телефон у него в кармане и зазвонил.

Петер вытаскивает трубку, раскладывает ее, и отвечает, как обычно:

– Китцингер. Я-а! Битте…

Слушает, что ему там в трубке говорят, смотрит в упор на Катьку и кричит:

– О, шайзе!.. Момент! Момент маль, еби твою мать!!! Катя!.. Это тебя!.. Америка.

И протягивает Катьке трубку. Катька вцепляется в нее двумя руками и орет благим матом на весь «Китцингер-хоф»:

– Да! Да!.. Слушаю!!! – И вдруг совсем-совсем тихо говорит: – Это ты, Джефф?..

ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,
рассказанная Автором, – о том, как он лишний раз убедился, что даже хорошо придуманное кино не идет ни в какое сравнение с реальной жизнью…

Несколько «доппель-„Пейсаховок“» сделали свое черное дело, но уже к пяти часам вечера я был почти трезв и, как мне казалось, совершенно готов к знакомству с режиссером и просмотру отснятого материала.

И в этот вечер мне все положительно нравилось!

И молодой долговязый режиссер в джинсах, с дорогой кубинской сигарой, чуточку провинциально играющий в Голливуд… И то, что он успел снять. И превосходный актер какого-то гамбургского театра, исполняющий роль немецкого инженера в далекой царской России… И современные ухоженные германские пейзажи, выдаваемые за русские просторы прошлого века…

И крохотный просмотровый зальчик. И то, что в этом зальчике не было президента киностудии…

И даже то, что его помощник перед просмотром вручил мне конверт с «тагесгельд» и шепотом извинился за то, что в связи с запуском моего сценария в производство, для фирмы наступили трудные времена и я буду получать не пятьдесят две марки в сутки, как в прошлый приезд, а только сорок пять… Оттого, дескать, и отельчик – не «Розенгартен».

Даже это не смогло испортить мне настроения!

Может быть, сказалось благотворное и сказочное действие старой еврейской шестидесятиградусной «Пейсаховки», помогающей евреям, несмотря ни на что, сохранять неистребимый оптимизм, оставаться ироничными и талантливыми, умеющими на пустом месте нафантазировать себе рай и выжить в кошмарном, реальном аду.

Наверное, мне давно надо было начать пить «Пейсаховку».

Да, где ее у нас в России достанешь? У нас и евреев-то почти не осталось. Только и слышно – уехал, уехал, уехал…

– Каждый час аренды интерьера, в котором мы будем снимать эпизод приезда нашего героя к царю, стоит огромных денег! Поэтому нам надо его сократить до минимума. Но для этого мне будет необходима новая монтажная связочка к следующей сцене, – сказал мне режиссер при помощи верного толстого Виктора.

О, сколько раз в жизни я это слышал!.. И как мне не хотелось кромсать один из лучших эпизодов сценария, а потом еще и подбирать этому мутанту монтажные костыли.

– Нет проблем! – тем не менее легко ответил я.

– Тогда давайте еще раз посмотрим последний ролик, – предложил режиссер. – Или вы хотите сразу начать разговор по эпизоду?

– Нет, нет… Витенька, переведи ему, что я с удовольствием посмотрю еще раз последний ролик! – поторопился ответить я.

А потом по рабской привычке понизил голос и тихо спросил у Виктора:

– У вас здесь немножко выпить негде? Буфет какой-нибудь или…

– Здесь – нет, – тихо и с сожалением ответил мне Виктор. – Но после просмотра запланирован ужин с президентом.

– Ага… Очень хорошо! Тогда скажи им – пусть гасят свет поскорее и дают последний ролик на экран.

Джеффри Келли прилетел в Мюнхен на следующий день после звонка в «Китцингер-хоф».

Было еще совсем тепло, и в аэропорту Катя встречала его в праздничном просторном баварском платье старой Наташи Китцингер. Платье слегка скрывало достаточно заметный Катин живот, на котором уже месяц не сходились ни одни джинсы.

Последнее время Катя даже на Мариенплац работала в этом платье. И преуспевала, как никогда!

Хотя выглядело это, наверное, более, чем странно – стоит этакая, явно беременная, красивая, молоденькая 6аварочка в бабушкином, абсолютно фольклорном платье с жилеточкой и расшитым фартуком и поет русские романсы голосом грузинской певицы Нани Брегвадзе!

Похудевший и осунувшийся Джефф сначала даже не узнал Катю.

Он стоял со своей огромной сумкой в руке и растерянно оглядывался, пока Катя не подошла к нему вплотную и не сказала:

– Джефф… Черт тебя подери, я тебя так долго ждала!..

Джефф охнул, выронил сумку, увидел Катины глаза, Катин живот, и осторожно обнял ее.

Так они стояли долго-долго. А потом Джефф слегка отстранился вбок, положил руку Кате на живот и тихо спросил:

– Это мое?

– Это – наше, – ответила Катя.

Джефф понравился Эдику еще в аэропорту. Нартаю – только ко второй половине дороги на «Китцингер-хоф».

В машине Катя с Джеффом сидели сзади. Эдик впереди – за рулем. Нартай – рядом с ним, по-казахски поджав под себя скрещенные ноги. Он упрямо смотрел только вперед и методично прикладывался к бутылочному горлышку своего любимого «Аугустинер-гольд».

– Из писем Кати я про вас знаю все, – сказал Джефф Нартаю и Эдику.

Катя положила голову на широкое плечо Джеффа и промурлыкала:

– Еще бы… Я написала их, наверное, штук сто!

– Одиннадцать, – уточнил Джефф.

– И ты все их получил?! – поразился Эдик.

– Конечно, – сказал Джефф. – Мы всю корреспонденцию получали по дипломатическим каналам нашего посольства в Москве.

– Но я же писала в Америку! – удивилась Катя.

– Но меня же в Америке не было! Одно письмо мне переслал Сэм Робинсон – он сейчас в Калифорнии, преподает в Сан-Диего, два письма – моя мама, а остальные письма уже автоматически пересылались мне в Россию. У нас для этого существует специальная служба.

Нартай впервые повернулся назад, уставился на Джеффа злобными щелочками своих узких глаз:

– Так какого же… хрена ты не отвечал на эти письма, гад ползучий?!

– «Гад ползучий»… – с интересом повторил Джефф. – Это «змея», да?

– Хуже! – мрачно сказал Нартай. – Мы тут, понимаешь, нервничаем! Можно сказать, на говно исходим, а он… Ну, кто ты после этого, раздолбай американский?!!