Читать книгу "Жажда боли - Эндрю Миллер"

Когда наконец все скамьи заполнены — женщины обмахиваются веерами, мужчины о чем-то оживленно беседуют, слуги стоят в стороне, изнывая от жары в своих ливреях, — из дверей больницы выходит мистер Роуз. Раздаются жидкие хлопки, кто-то шикает. Роуз поднимает руку и, приветствуя гостей сумасшедшего дома, говорит:

— Вас сегодня ожидает неожиданное. Мы вместе предадимся фантазиям, но то, как именно сие будет происходить, зависит от наших актеров. Дамы, вам нечего опасаться…

Первыми выходят мистер Ди и миссис Доннелли. Дойдя до травы перед скамейками, они останавливаются, как потерявшиеся дети, прижимаясь друг к другу и с ужасом всматриваясь в незнакомые лица. В рядах замерших зрителей воцаряется тишина, потом следует чей-то приглушенный комментарий, волною пробегает смешок.

Миссис Доннелли начинает говорить — сначала свои слова, потом мистера Ди, и то и другое немыслимой скороговоркой. Публика оживляется, кто-то швыряет апельсин. Сев на траву, мясник снимает башмаки и чешет пятку. Тут же из публики выскакивает молодой человек в роскошном кафтане и исчезает вместе с башмаками; раздается чей-то голос, подражающий пронзительному звуку охотничьего рожка, и мистер Ди припускает за вором, гоня его до последних рядов. Выходят братья Коллинз. Миссис Доннелли с плотно закрытыми глазами начинает читать и их роль, пока ее не валит на землю пинок Натаниэля Коллинза. Вновь является мистер Ди с башмаком в руке и разбитой в кровь губой. Он размахивает над головой отбитым у вора башмаком. «Браво!» — кричат из публики. Мистер Роуз поднимается на сцену. Вид у него такой довольный, словно спектакль проходит гораздо лучше, чем он предполагал. Роуз успокаивает развеселившихся зрителей и, подмигивая, указывает на Дот Флайер, выступающую на авансцену в окружении прислужниц-фей. Отблески факелов отражаются в ее волосах. Она читает свои строки — частью это Шекспир, частью собственное невнятное лепетание — прелестно, соблазнительно, с подкупающим смятением, которое заставляет зрителей замолчать. Тем, кто пытается шикать, затыкают рот. В траву к ногам Дот летят монеты.

Джеймс играет так, словно он сидит где-то в воздухе над собственным правым плечом и разглядывает сам себя. Вдруг на краткое мгновение в середине пьесы он прорывается назад сквозь время и вновь становится существом из своей прошлой жизни, холодным и надменным. Ужасное потрясение, вызывающее тошноту, как удар в солнечное сплетение. Потом все проходит, и слова, которые он вроде бы забыл, текут свободно, а руки производят те самые жесты, которым столь терпеливо учил его мистер Роуз. Основа для сиденья оказалась задумчивой и меланхоличной, но оттого прыжки ткача кажутся еще более смехотворными, а любовь к нему Титании еще более нелепой. Публика смеется. Зрителям по-настоящему весело, а когда Дот обнимает Джеймса, все аплодируют, расчувствовавшись.

10

На следующий день актеры ведут себя спокойнее. Поведение же зрителей, напротив, пугает. По-воскресному пьяные, норовистые, в любой момент готовые полезть в драку. Их легко развеселить, но настроение может столь же быстро перемениться. За четверть часа до окончания спектакля валятся несколько рядов скамеек, опрокинув вопящих мужчин и женщин на траву или на колени к соседям. Кто-то укусил одну женщину выше локтя. Но никого не убили. В конце пьесы в голову Роузу летит бутылка. Он довольно удачно увертывается. Врач в ярости. В этот вечер не устраивают никаких торжеств — ни вина, ни танцев. Адам сидит с Джеймсом в его клетушке. До них долетают голоса Роуза и доктора, кричащих что есть силы друг на друга в нижних комнатах.

— Ты когда-нибудь любил? — спрашивает Джеймс. — Любил женщину?

— У меня была жена, Джеймс. Давным-давно. Молодая. Она умерла.

— Мне очень жаль.

— Это было так давно. Я вижу, как у вас все складывается с Дот, Джеймс.

— Да. Но я не знаю, любовь ли это, ибо думаю, что раньше мне не доводилось любить.

— Я видел, как светятся у тебя глаза, когда ты на нее смотришь. Свет этот и есть любовь.

— Адам, я не знаю, чего боюсь больше. Что она полюбит меня или что не полюбит.

— Любовь всегда опасна, брат.

Третий спектакль. Последнее представление. Скамьи закрепили. Врач снова пребывает в гневе. Актеры с выражением произносят свои роли, иногда подменяя заимствованные слова собственными. После спектакля лорд К. посылает гинею для Дот, которая передает деньги Долли Кингдом, пожилой и честной санитарке, чтоб та купила вина и устриц. Не сняв костюмов, артисты снова танцуют. Когда заказ доставляют и Долли Кингдом с мальчиком из винной лавки разносят угощение, музыка стихает, бутылки опустошаются, устричные раковины трещат под ногами. В воздухе пахнет потом и морем.

Джеймс ищет Дот. Ее нигде не видно, как не видно и Асквини, который шептал ей что-то на ухо, пока оба они, Оберон и Титания, ждали своей сцены. Асквини красивый мужчина; его помешательство не буйного свойства. Часто он рассказывает о чем-нибудь интересном; он повидал мир, а ежели чего и не видел, то с лихвой восполняет это богатым воображением. К тому же от него не исходит такого мерзкого запаха, как от прочих умалишенных, и Джеймс заметил, каким призывным взглядом он давно уже смотрит на Дот.

Когда Вагнер отходит от двери в поисках бутылки, на дне которой остался хотя бы глоток вина, Джеймс проскальзывает в больницу. Нога пульсирует от боли. Прислонившись к стене, он снимает башмаки и бежит, как обезьяна, в комнату со смирительными рубашками. Из-под двери просачивается свет. Он уже знает, что увидит, когда войдет: зад Асквини, раскачивающийся над коленями Дот. Он прижимается ухом к двери, но в комнате тихо. Может, они слышали, как он пробирался по коридору? Может, они, как и он, тоже прислушиваются? Он нажимает на ручку, и дверь почти беззвучно поворачивается на петлях. Джеймс видит свечу, пламя которой горит совсем ровно, пока его не прибивает сквозняк из открытой двери.

— Закрой дверь, Джем, — просит Дот.

Она сидит одна на табуретке перед свечой. Напротив нее вторая табуретка, на которой стоит фарфоровая чашка с отбитым краем, наполненная вишней с роскошной темной кожицей и зелеными, блестящими на свету черенками.

— Это от мистера Роуза, — говорит Дот.

— Он дарит тебе подарки?

Джеймс обводит взглядом комнату, как будто среди ее теней скрывается Асквини или Роуз или и тот и другой разом.

Дот смеется. Взяв чашку, ставит ее к себе на колени. Джеймс садится на вторую табуретку. Она берет вишню губами, за края кафтана притягивает к себе Джеймса и передает ему вишню изо рта в рот. Так они съедают половину миски. В этом нет ничего бесстыдного. Спокойная, тихая улыбка — ничего больше. Косточки суют под смирительные рубашки. Царь, царевич, король, королевич…

Доев вишни, они ложатся на знакомую груду. Он наваливается на нее. Она царапает ему спину ногтями, его лицо становится липким от прикосновения ее языка и губ, перепачканных вишней. Все происходит быстро и нежно, как бы само собой.

— Да хранит Господь Августа Роуза, — говорит Дот.