Читать книгу "Свинец в крови - Рафаэль Кардетти"

— Постарайтесь припомнить, монсеньор. Это было пятнадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Мою мать звали Франческа. Франческа Поцци. Она погибла при взрыве. Она была активисткой «Красной борьбы».

Последние слова словно бы пробудили в Лантане какие-то воспоминания. В его глазах появился неясный проблеск сознания.

— «Красная борьба», — настойчиво повторял я. — В тот день вы принимали мою мать. Я хотел бы знать, о чем вы беседовали.

Монсеньор Лантана явно силился что-то сказать. Его рот беспрестанно открывался и закрывался, но из него не выходило ни одного членораздельного звука.

— Сделайте усилие. Вам уже почти удалось...

Скрюченные пальцы старого священника поднялись к моему лицу. Они скользнули по моей щеке, потом сомкнулись на воротнике моей рубашки.

Наконец, в крошечной келье зазвучал голос, дрожащий и почти неслышимый.

— Парки... — с трудом произнес он. — Это все они...

Я прочел в его зрачках, что ясность сознания вот-вот оставит его. Я предпринял последнюю попытку помешать ему снова впасть в оцепенение.

— Вспомните. Что произошло в тот день?

Но кардинал Лантана уже не слышал меня. Его рука разжалась и упала вдоль тела, а грудь снова начала мерно вздыматься.

— Я не понимаю, — настаивал я. — При чем тут Парки?

— Алекс, оставь его в покое, — сказал Тененти. — Ты же видишь, что больше из него ничего не вытащить. Этот чертов Альцгеймер уже разобрался с его мозгами.

Он помог мне подняться и довел меня до двери. Я машинально следовал за ним по лабиринту ледяных коридоров. Мы дошли до машины, не встретив ни одной живой души. Даже привратник с темными глазами покинул свой пост.

На протяжении всего пути обратно я размышлял над абсурдом ситуации. Я проделал весь этот путь для того, чтобы услышать, как выживший из ума старик лепечет что-то из греческой мифологии.

И от сознания того, что истина была так близко, что она затерялась в каких-то умирающих нервных окончаниях, мне хотелось выть.

47

В середине дня нам предстояло встретиться с антикваром. Тененти поставил машину перед лавкой и пошел вместе со мной. Мы застали толстяка за беседой с четой японских туристов, которых заинтересовал эмалевый ковчежец размером не больше обувной коробки.

Он прервал описание достоинств своего товара, чтобы приветствовать нас:

— Входите, друзья мои! Устраивайтесь вот здесь, на стульях, сейчас я закончу с этими господами и буду в вашем распоряжении.

Антиквар повернулся к покупателям и снова заговорил о шкатулке. Он предусмотрительно поставил ее недалеко от статуэтки Мадонны, которая произвела на меня такое впечатление накануне. Отпугивающий эффект подействовал: японцы изо всех сил старались не смотреть в сторону фигурки и предпочитали сосредоточиваться на ковчежце.

За несколько минут все решилось. Улыбающиеся японцы вышли из лавки, счастливые от сознания того, что вложили свои сбережения в такой ценный сувенир.

— Только не говори, что этот ковчежец подлинный, — сказал Тененти антиквару. — Или это первый подобный случай.

Тот пожал плечами.

— Ох... Они просто-таки сияли, выходя от меня, разве нет? Это самое главное. Может, этот ковчежец сделали не в восемнадцатом веке. Может, он даже не принадлежал венецианскому дожу, как я им сказал. Но, в худшем случае, речь идет об очень хорошей копии, сделанной месяц назад одним мастером, который живет через две улицы. Стоя у них на камине, она будет производить впечатление. А большего их гостям и не нужно. Да и вообще, за три тысячи долларов они вряд ли найдут что-то лучше.

Ремесло галериста сразу же показалось мне не таким отталкивающим. Я все-таки продавал подлинники. Ужасные, дорогущие, но подлинники.

— Вы что-нибудь выяснили по поводу моей картины? — спросил я. — Это тоже фальшивка?

— Ни в коем случае. Это картина некоего Орацио Борджанни, художника, работавшего в Риме примерно в тысяча шестьсот сорок восьмом году. Его нельзя назвать бездарным, так, средненький художник, без искры Божьей. Он поставил на конвейер производство портретов местной знати, вроде этого. К счастью, после смерти его имя быстро забыли. По словам специалистов, с которыми я консультировался, эту картину можно назвать его шедевром, по сравнению с бесчисленной мазней, которую он оставил потомкам.

— Короче говоря, в руки Франчески попала единственная мало-мальски стоящая картина второразрядного художника? — вмешался Тененти.

— Да, печальную действительность можно описать именно так. Сама по себе эта картина не представляет значительной ценности ни с художественной, ни с коммерческой точки зрения. Однако, и именно это, без сомнения, наиболее интересно, данное полотно некогда находилось в государственной коллекции. Рентген ясно показал, что инвентарный номер записали, причем, надо сказать, неплохо. Невооруженным глазом ничего и не увидишь.

— И тем самым картина вновь обрела девственность, — прокомментировал Тененти. — Неплохо...

— Это классическая фальсификация. Когда крадут картину, прежде всего стирают следы ее происхождения и перепродают как принадлежащую частному коллекционеру. Достаточно сказать, что владелец пожелал остаться неизвестным по причинам, связанным с налогами или просто из вполне допустимой скромности. Если подновление сделано хорошо, как в данном случае, никто ничего не заметит. Но конечно, такой прием может успешно сработать только в случае относительно неизвестных произведений. Ваша картина полностью соответствует этому требованию. Никто не станет морочиться с дорогостоящими и долгими проверками ради такого малоценного полотна. А вот с известными художниками так поступить нельзя, потому что существует опись всех их произведений, даже самых незначительных. Тот, кто выбрал Орацио Борджанни, попал в яблочко: художника мало кто знает, а картина очень неплохая, хотя и не исключительная. На ней можно недурно подзаработать, не подвергаясь особому риску. Я бы и сам выбрал именно такого рода картину.

Антиквар демонстрировал такое знание предмета, что я с трудом удержался, чтобы не спросить, не производились ли подобные манипуляции над всеми картинами в его лавке? Однако я ограничился техническим вопросом:

— А как можно узнать, откуда украли картину?

— Никак, разве что вдруг повезет.

— Гениально... — простонал я, поняв, что потерял последний след.

— Но я должен вам кое в чем признаться, — продолжал толстячок. — Мне всегда везет до неприличия. И я знаю, откуда взялась эта картина.

Услышав это двойное признание, мы с Тененти просто окаменели. А лицо антиквара расплылось от удовольствия.

— Вот на что я тут наткнулся, — сказал он, показывая на старую книгу. — Посмотрите-ка на этой странице.

Он открыл том примерно на середине и положил перед нами. Сомнений не оставалось. Перед нами была репродукция картины моей матери с подписью: «Орацио Борджанни. Автопортрет».