Читать книгу "Дежурный по континенту - Олег Горяйнов"

– Так-так, – сказал Бурлак.

Странно, подумал Петров, он уже не выглядит пьяным. Притворялся, чтобы бдительность усыпить? Это ему удалось. Все-таки он профессионал.

– Дальше, Авксентьич.

– Да вроде и всё.

– Всё?

– Всё.

– Авксентьич, ты мне мозги-то не сношай, а? Не всё, дорогой. Ты от кого сейчас шёл? Вот и выкладывай всё что знаешь.

– Что именно?

– Они, твои друзья, ведь затеяли что-то?

– Ну, положим, затеяли.

– Ну, давай, давай. Что затеяли?

– Так известно что. Volley fire! – Yes, sir![35]

– Вот, удовлетворённо сказал Бурлак. – А говоришь, всё. Давай, рассказывай подробности: когда, как…

И теперь уже Петров рассказал Бурлаку действительно всё что знал.

‑ Значит, он точно позвонит, прежде чем пульнуть туда ракетой?

‑ Конечно. Он же должен прикрыть свою задницу.

– Ладно, – сказал Бурлак, обдумав услышанное. – Мне нужна карта этого района, этой долины, какой-нибудь аэрофотоснимок, что ли, чтобы тропы просматривались…

– Так нет же у меня с собой… – удивлённо сказал Петров – вполне укрощенный и оттого печальный.

– Об этом нашем разговоре ты забудешь, но не прямо сейчас, – продолжал Бурлак – Прямо сейчас ты поедешь в посольство, возьмёшь там карту этого района и езжай… езжай-ка ты к театру Идальго. К тому времени стемнеет, там перед входом толпа. Карту положи в газету, газету возьми в руку – вот так – и прохаживайся взад-вперёд, будто ждешь кого. Газету у тебя из рук возьмут, а ты не оборачивайся, не оборачивайся. Тихо так иди себе куда знаешь – я тебя больше не потревожу.

– А это? – Петров кивнул на опасные бумаги.

– Сожгу, – сказал Бурлак.

– А где гарантии?

– Слово офицера. Советского. Сука буду. Век воли не видать. Чтобы мне сдохнуть.

С этими словами Бурлак приподнял ближнюю к генерал-майору ягодицу и, непонятно что имея в виду, смачно испортил воздух.

Нет, он всё-таки пьян, подумал Петров.

– И смотри, Петров, – сказал Бурлак. – Ежели ты мне какую каверзу учинишь, или к театру не подъедешь, или скажешь кому, о чём мы тут трандели, особенно своим друганам из ЦРУ – себя погублю, а пущу эти бумажки в дело. Мало не покажется.

Они поднялись с лавки и подошли к петровской машине. Петров глянул внутрь, и брови его изогнулись дугой.

– Ну вот, – сказал он плаксивым голосом. – Спёрли. Я же говорил!..

Тут из-за деревьев выехал красный побитый «Фольксваген», за рулём которого сидел неизвестный Петрову человек в чёрных очках, и Бурлак направился к этой машине.

– На выезде стоит здоровый дуб с дуплом, – сказал Бурлак, открыв дверь «фольксвагена». – Твой телефон туда положили. Сунешь руку – нащупаешь. Нам чужого не надо. Только сперва проводки под рулевой колонкой у себя в «хонде» скрути обратно – они у тебя немного разошлись…

– Но зачем?.. это-то зачем понадобилось?..

– Подстраховаться. Я же не был уверен, что нам с тобой удастся договориться. Вдруг тебе бы приспичило выкидывать какие-нибудь фортели?

– Это дёшево и несолидно! – крикнул Петров.

– А не хера подлянки людям устраивать! – ответил Бурлак. – Да еще жён к этому привлекать.

Он захлопнул за собой дверцу, и «фольксваген» стал разворачиваться.

– Но как?.. – крикнул Петров, в котором профессионализм, всё-таки, надо отдать ему должное, быстро справился с досадой и негодованием. – Как твоим это удалось? Я же глаз с тачки не сводил!..

Бурлак велел своему водителю притормозить, высунулся из окна и сказал:

– Так ведь я тебе, Эдик, уже разъяснил этот феномен. На меня работают – кто? Боевые офицеры. А на тебя – кто? Гэбьё!

«Фольксваген» с Бурлаком внутри уехал, а Петров сел в свою машину и принялся возиться с проводками под панелью. Лицо его криво усмехалось само по себе, брови летали вверх-вниз, тоже без всякого участия своего хозяина, пальцы не слушались, потому что работа эта была ему совершенно непривычна. Петров весь скособочился, чтобы достать до проводов, как-то неестественно вывернул плечо, и всё равно ни черта не получалось.

А вот почему моё лицо криво улыбается, сам себя спросил Петров. А потому, ответил он сам себе, что голова, которая спрятана за этим лицом, прекрасно понимает, что ничего я сделать не смогу против этого поганого Бурлака, вот ровно как два месяца назад ничего не мог сделать, так и теперь не смогу ничего. И выходит, что военный-то он военный, тупой и здоровенный, а переиграл меня по всем статьям, как ребенка. Меня, который тридцать два года на разведработе. Меня, про которого сам генерал-лейтенант Григорчук сказал, что… Ладно, оставим это.

А ведь если он меня так легко вербанул, то и враги, наверное, могут так же легко вербануть?.. Тоже ведь у них есть такие вот… машины для убеждения… которые нагло прут на тебя, дышат на тебя перегаром, демонстративно портят воздух… В конце концов ты уже согласен на всё, лишь бы тебя оставили в покое… Что-то в этом духе преподавали в Академии… не помню…

Тут ему в ухо упёрся холодный ствол, и женский голос сказал по-испански:

– Только шевельнись у меня, сволочь, паскуда.

Петров замер.

– Руки на руль, – сказали ему.

Это heist, догадался Петров. Разбойное нападение. Привет из Нью-Йорка. Вот сволочизм! И как не вовремя. Сволочь Бурлак мне машину попортил, эти же и вовсе отберут – как я успею к этому театру?..

– Что вы хотите? – надтреснувшим голосом спросил Петров, выполнив, что ему велели. – У меня дипломатич…

– Где мой Акока?

– Акока? – переспросил Петров.

Что это такое – акока? Бумажник? Какая-то явная сленговая форма, производная либо от чеснока (ajo), либо от удушения (ahogo). Маньянский сленг был Петрову известен куда меньше чем американский. А может, и от глаза (ojo). Дескать, в глаз хочешь?..

Но додумать сладостную филологическую мысль ему не дали, пребольно ткнув железом прямо в ухо.

Бетина Посседа недаром ела горький хлеб супруги полицейского комиссара. Не прошло и трёх дней, как она до смерти соскучилась по своему любовнику. Может, кто другой и начал бы на её месте убиваться. Но не такова была Бетина. Интуиция, которой позавидовал бы её покойный супруг, сказала ей: талифа куми! Она села в машину и поехала разыскивать Акоку по местам, где он, по её теоретическим прикидкам, мог время от времени объявляться.

И ровным счетом ничего она в этих местах количеством три про его судьбу нового не узнала.

Тогда она поехала прямиком в полицейское управление. Уж там-то её знали и помнили. Во-первых, она была вдова геройски погибшего комиссара. Во-вторых, не менее четырёх довольно высоких полицейских чинов (не считая многочисленных нижних), завидев гордую посадку её головы, стыдливо отвели в сторону свои глаза.