Читать книгу "Сова летит на север - Сергей Сергеевич Суханов"

существование на годы вперед.

И вот наступило главное для Спартока и Миртии событие — день свадьбы. Домашние рабы празднично убрали флигель ветками можжевельника и цветочными гирляндами.

Ранним утром две праздничные процессии — одна из храма, другая со стороны флигеля — двинулись к нимфею Диониса, в котором друзья символически омыли жениха и невесту.

В качестве ближайшей подруги Миртии выступала одна из элевтер, своим другом Спарток выбрал Селевка. Поскольку свадьба проходила без присутствия родственников, зачерпывать воду в бассейне поручили юной аррефоре, причем Селевк ей помогал. Положенную для такой церемонии расписную гидрию взяли в сокровищнице Афродиты.

После омовения молодые вместе с гостями вернулись в храм. Миртия торжественно возложила к статуе богини свой девичий пояс, локон отрезанных волос и терракотовую фигурку Афродиты Пандемос.

Затем невеста ненадолго удалилась. Во время ее отсутствия из опистодома до присутствующих доносилось пение элевтер, оплакивающих уходящую юность подруги. Когда она вернулась в сопровождении нимфетрии[234], роль которой выполняла Филопатра, на ней уже были длинный свадебный хитон и фата.

Специально назначенные представители невесты из числа гостей совершили жертвенные возлияния на алтарях Зевса, Артемиды, Геры, после чего гостей пригласили к накрытым во флигеле столам и клинэ. Мужчины расположились слева от входа, женщины — справа.

Миртия первым делом прикоснулась к очагу, затем совершила жертвоприношение богам домашнего алтаря Спартока, а он окропил ее священной водой. Закончив совместную молитву, супруги разломили пшеничную лепешку в знак того, что обязуются делить вместе радости и невзгоды семейной жизни.

День пролетел незаметно.

Гости веселились, пели, танцевали под аккомпанемент кифар и авлосов. То и дело звучали призывы к Гименею даровать молодой семье здоровое потомство.

Тех, кому становилось плохо от слишком большого количества съеденного угощения или выпитого вина, рабы уводили в уборное помещение, где сначала давали возможность уединиться, а потом приводили в чувство, окатив водой из кувшина.

Праздничные проводы в спальню решили не устраивать, так как молодоженам достаточно было подняться по лестнице прямо из пиршественного зала. Когда Филопатра и элевтеры подготовили невесту к брачной ночи, вошел Спарток.

Они остались одни.

Миртия лежала на кровати, усыпанной розовыми лепестками. От фимиатериев поднимался аромат ладана. Спарток несколько мгновений с восторгом смотрел на жену, затем скинул гиматий и раздвинул шелк балдахина…

Ночью, утомленные ласками, супруги лежали в обнимку на скомканной простыне.

— Погоди, — сказала Миртия, целуя Спартока, — я тебе еще сыновей нарожаю. И будут твои потомки править триста лет, а на афинском Акрополе установят стелы в их честь.

— Откуда ты знаешь? — удивился одрис.

Миртия улыбнулась:

— Ну, не меньше чем триста, точно… Я же теперь мать фиаса, значит, могу делать предсказания.

Потом спросила, кусая губы:

— Скажи… а твой сын от фракийской жены… ты ведь его не бросишь?

— Конечно нет, — Спарток нахмурился, — он мне дорог. Но я ничего не могу для него сделать, пока нахожусь здесь, а это надолго. Хотя я говорил о нем с Периклом, и он обещал помочь. В любом случае, будущее Севта не на Боспоре. Его ждет корона одрисов. Я не перестаю просить об этом Залмоксиса.

Миртия слушала мужа, и в ее глазах теплилась надежда.

На рассвете оба заснули счастливые…

Послесловие

Пророчество Миртии сбылось. Однако Спарток правил всего семь лет. После его смерти власть ненадолго перешла к фракийцу Селевку, затем — к малолетнему сыну Спартока, родившемуся на Боспоре, — Сатиру.

Боспор, покорившийся тиранической власти одриса, принял воцарение мальчика как должное. Старшина гетов Селевк долгое время оставался его соправителем, а когда мальчик вырос, вошел в круг приближенных друзей.

Сатир Первый сохранил тесные отношения с Афинами и за свои заслуги добился афинского гражданства, как и отец. Он подчинил Пантикапею еще несколько боспорских городов, а также продолжил войну с меотами. Желая укрепить свое положение в Синдике, Сатир выдал дочь за царя синдов Гекатея. Умер он бесславно — от отчаяния при осаде Феодосии, узнав о позорном бегстве своего войска.

Власть досталась его сыновьям, Левкону и Горгиппу. Левкон оставил себе европейскую частью Боспора, где располагался Пантикапей, а брата отправил править в Синдику. С востока наседали меоты, поэтому новому правителю Азиатского Боспора приходилось откупаться от них богатыми дарами.

Затем Левкон вступил в военный союз со скифами, чьи интересы простирались далеко за Меотиду. Меоты потерпели сокрушительное поражение от греко-скифского войска, возглавляемого Горгиппом, после чего Синдская Гавань в честь победителя была переименована в Горгиппию.

Феодосия подчинилась Пантикапею в обмен на ряд торговых привилегий, что значительно изменило политическую обстановку в Таврике. Левкои и Горгипп присвоили себе титул "архонт", который еще со времен их деда — Спартока — означал "верховный правитель".

Земля меотов стала частью Боспора. Братья не только включили в свои личные владения обширную территорию, но и получили контроль над поставками зерна с равнин Танаиса.

Торговля хлебом с Афинами приняла поистине циклопические для того времени масштабы — почти семнадцать тысяч тонн зерна в год. Боспорские эмпории ломились от товаров, а купеческие корабли из Пантикапея и Феодосии доходили до Сиракуз.

Сыновья Левкона тоже правили совместно. Спарток и Аполлоний ничем не проявили себя в качестве архонтов, зато Перисад развернул бурную деятельность на Азиатском Боспоре и стал именоваться царем синдов и всех меотов.

Но Перисад столкнулся на Танаисе с новой силой — сираками, одним из сарматских племен. Этот кусок оказался ему не по зубам, поэтому он не смог продвинуться дальше на восток.

Тем не менее государство развивалось и богатело. Цвели сады, к земле клонились тяжелые виноградные кисти, засолочные ямы были полны рыбы, а в степях паслись тучные стада домашнего скота.

На Боспоре начали чеканить золотые монеты с изображением хлебного колоса, плуга и осетра. Жизнь казалась настолько благодатной, что подчиненные признали Перисада богом. Даже построили в Пантикапее храм в его честь.

Все изменилось, когда в борьбу за власть вступили дети Перисада — Притан, Сатир Второй и Эвмел. Между ними началась кровопролитная братоубийственная война. Союзниками Сатира были скифы, а Эвмела — сираки. Притан пока