Читать книгу "Костер и Саламандра. Книга вторая - Максим Андреевич Далин"

с надёжным человеком, деточка. Так оно дойдёт до адресата быстрее, чем с помощью полевой почты.

Письмо я написала. Ужасно тяжело было писать, — совсем я не мастерица и не охотница до этих эпистолярных штучек, слова никак не хотят становиться на места — но, кажется, основную идею донесла. «Ты уже повоевал, — написала я. — Дай другим повоевать, ты наверняка нужен в учебной части. У тебя опыт, да ещё какой. Если прибудут некроманты, кто лучше тебя им объяснит, с чем придётся встретиться на передовой, а? В общем, знаешь, я бы очень радовалась, если бы ты там, в тылу, и остался».

И приготовилась долго ждать ответа. Но ответ пришёл с нарочным, уже на следующий день. Этот гад написал, что любит меня больше, чем Путеводную Звезду, чтобы я невзначай не забыла эту романтическую муть, — и что намерен защищать леди-рыцаря и свою королеву. С оружием. Потому что в тылу и живые справятся. «А если я ещё пару раз умру, ты же меня поднимешь?» — выдал он в конце. И пририсовал голубочка с цветочком в клювике, внутри сердечка, очень криво — просто гад и свинья.

Меня спросили, будет ли ответ. Я не хотела заставлять офицера ждать, нацарапала на гербовом листке королевской почты такое же сердечко, а внутри него — кривой череп с цветочком в зубах, и приписала: «Только попробуй умереть хоть один раз! Не надейся, что это так уж легко сойдёт тебе с рук! Подниму — и отлуплю!» И закапала эту записульку сургучом, так, чтобы точно никто, кроме Клая, не открыл. И отдала.

И даже пореветь не успела, потому что надо было красиво одеваться и бежать, потому что день святого Гелхарда, потому что мы с Виллеминой представляли Мышонка ближнему кругу. И газетёры там были, и послы: газетёры — ради светокарточек Виллемины с сыночком, а послы — поглядеть, вправду ли у фарфоровой королевы живой ребёнок. Судя по газетам, которые до нас порой доходили, слухи за границей ходили всякие-разные.

Но Мышонок никого не разочаровал. Выглядел он просто шикарно: такой маленький и беленький, с серьёзным личиком, как у котёнка. У кого Дара нет — тот бы ни за что не догадался, что младенчик не из простецов. Церемонию мы уложили в три четверти часа, и за это время наш принц не разревелся и не описался, что, по-моему, для такого младенца — большое достижение.

И ещё по ним с Виллеминой было очень заметно, что они друг друга любят. Мышонок так тянулся ручонками… Когда мы закончили это средневековое представление по всем правилам, отпустили участников, пришла мэтресса Луфа, Виллемине снова надо было бежать, — её ждал Раш и ещё кто-то из миродержцев Малого Совета — на них с Мышонком было жалко смотреть. Она не хотела отдавать. И он не хотел, чтобы его отдавали. Он соскучился.

Но что там наши желания…

Я-то хотела пойти с Луфой. Повозиться с ребёнком немного: мы с ним тоже друг другу нравились. Но и у меня не получилось.

За мной, как водится, пришёл Жейнар.

— Леди Карла, — сказал он, — тут с вокзала очень странного парня привезли. Его доставили вместе с нашими ранеными и с телами для протезов, но парень — перелесец. Не пленный, понимаете, не перебежчик даже, а какой-то совсем непонятный типус, — и улыбнулся. — Чудо какое-то. Сопровождающий мне письмо передал аж для маршала, что это чудо представляет интерес для Королевского Штаба, я письмо отдал мессиру Лиэру, а чудо ждёт вас в каземате. Поговорить хочет.

Чудо, ага, подумала я. Из Перелесья. Ну да, конечно. Перебежчики из Перелесья — явление, мягко говоря, не массовое: кроме Ольгера, который тоже, между нами, чудо изрядное, больше никого не припомню. И в плен они не слишком-то охотно сдаются, во всяком случае, в газетах намекают на потери, а про толпы пленных не пишут. Нашим агентам, по слухам, в Перелесье совсем тяжело. Я, например, больше ни разу не разговаривала через зеркало с мэтром Тарином: от него дважды приходили записки какими-то странными каналами, потом перестали. Что-то там очень страшное творилось. А тут…

Чудо они доставили.

Ну ладно. Посмотрим.

Я спустилась к нам в лабораторию, вошла — и вижу: впрямь же чудо! И Ольгер пытается дать ему вина и бисквитов, а он улыбается как-то беспомощно и мотает головой:

— Нет, мессир, вина мне не надо. Вино на меня действует очень плохо, я даже и не знаю, как в следующий раз накроет. Вы мне, прекрасный мессир, лучше молочка налейте, если есть. От него точно худо не будет.

А Ольгер сказал:

— Позвольте представить, леди: мэтр Ричард из дома Поющей Рощи. Мне кажется, благой. Или юродивый.

А я подумала: вот запросто же! Впервые видела благого юродивого — но вот запросто.

Он на меня смотрел громадными глазищами, ввалившимися, с кошмарными синячищами под ними. Глаза были ярко-синие, до изумления. Такое чувство, что просто душа на дне просвечивала. Так дети смотрят лет до трёх, потом набираются ума и взгляд у них меняется. В жизни я не видела таких глаз у взрослого парня. Самая примечательная часть внешности.

А если не обратить внимания на глаза — смотреть не на что, мелкий, тощий. Шинель со споротыми нашивками Перелесья на нём болтается, шейка тоненькая в воротнике. Стриженый под машинку, как призывник: волосы только-только начали отрастать. Щетины ещё нет — не растёт, будто он чуть старше Райнора… лет, может, на семнадцать-восемнадцать выглядит. Длинный нос ломали, передний верхний резец выбит, улыбка впрямь беспомощная. И щербатая.

И сказал мне, глядя во все глаза, так и улыбаясь:

— Вы, если нашим газетам верить, после королевы Виллемины на всём побережье самый ужасный кошмар, прекрасная леди, а мне не страшно. Это важно. Я вам верю, леди Карла. А я в таких штуках не ошибаюсь никогда.

А я смотрела на него — и у меня аж сердце прихватывало от жалости. Каким-то образом я поняла, что этому чудаку было очень плохо, вот буквально совсем недавно. Так плохо, что даже тяжело описать. И сейчас едва-едва отпускает.

Ольгер принёс молока и налил.

— Спасибо! — радостно сказал Ричард, хотел отпить, посмотрел на меня и смутился. — Простите, леди… я, знаете, просто мечтал. С тех пор, как попал в армию. Потому что от него немного легче, от молока.

— Попей, — сказала я. — А потом расскажи.

Ричард выпил молоко залпом, поставил стакан