Читать книгу "Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков"

и подперев подбородок кулаком.

— Сынок! — хриплым шёпотом зовёт Григорий.

Из темноты донеслось еле слышное шуршание, и в щели мелькнуло лицо. Чумазая кожа, курносый нос, светлые взъерошенные волосы.

— Папа! — жарко зашептал Лешка. — Уходи скорее! Тебе нельзя смотреть — он заметит! Уходи!

— Кто заметит, сынок?

— Тот, у кого вы меня вымолили. Уходи, папа, не то будет худо, прошу тебя. Отсюда меня не забрать, они сами приведут.

Григорий поднял с земли вытянутый мох, чтобы заложить щель обратно.

— Пока, сынок, я жду тебя.

Лёшка собрался ответить, но из темноты за его спиной протянулась длинная белая ладонь и зажала ему рот. Глаза сына округлились, он замычал, забился, но вторая рука обхватила его за шею и утянула в темноту.

— Сынок! — закричал Сапнов. — Алёша! Пусти его, сука! Пусти!!!

В ярости и отчаянии он замолотил по стене кулаками, сбивая их в кровь, и снова услышал скрип шагов. Григорий прильнул к щели, и в этот же момент что-то ударило по стене изнутри так, что весь сруб содрогнулся. Далеко в лесу завыли собаки. Сапнов отскочил назад от неожиданности и испуга. Он оступился, рухнул на спину и покатился по склону. Мелькнуло перед глазами небо, дрожащий сруб, клочья травы. Удар в затылок, и небо вспыхнуло, заливая поле ослепляющим светом, а потом пришла мягкая, нежная тьма забытья.

Григорий очнулся от криков. Вдалеке у края болота кружили вороны, и карканье их, заунывное и протяжное, отдавалось в голове пульсирующей болью. Он с трудом поднялся на ноги и увидел, что в стене сруба зияет неровный проём с выщербленными краями, а земля под ним усыпана мелкими щепками. Григорий, шатаясь, поднялся к дому и осторожно ступил внутрь. Пусто, лишь тлеют в углу последние седые угли. Выступивший пот вновь пропитал затвердевшую рубашку, дыхание словно перехватила ледяная рука. Он со всех ног побежал к птицам, и они повели его обратно тропами, сокрытыми от живых и мёртвых.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Маранья с сыном ждали его у подъезда. Григорий выскочил из машины, растрёпанный, мокрый, грязный, и устремился к Алёшке, но старуха преградила ему дорогу:

— Ты, тварь, — зашипела она. — Что наделал, знаешь? Всех подвел!

Григорий попытался проскочить мимо Мараньи, но она ухватила его за лацкан пиджака когтистыми пальцами:

— Куда?! Слушай внимательно, сынок! Нас за твое самоволие накажут, а ты уже наказан. Но наказание уговора не снимает. Два дня у тебя на всё. На исходе второго дня явишься в церковь. Понял?

— Какое наказание? — выдохнул Григорий.

Старуха отпустила его и, ухмыляясь, кивнула в сторону сына. Сапнов подошёл к нему ближе. Лёшка сидел на лавке, не глядя на отца.

— Сынок, — позвал его Григорий. — Лёшенька…

Сын не шевельнулся, будто не услышал.

— Сыночек, — Сапнов неловко обнял сына, прижал к себе, но Лёша не ответил на его объятья. Григорий почувствовал холод его тела под руками. Он глянул на сына. Бледность, мертвенная, неестественная. Синие губы. Налившиеся тени под глазами. Расплывшиеся кляксами зрачки

Мёртвый сын встал с лавки и мимо Григория прошёл в подъезд. Утренний двор, ещё скованный цепями сна, пронзил долгий крик, полный боли и отчаяния.

До вечера Григорий сидел рядом с сыном в его комнате. Каждые пять минут звонила жена, уехавшая к матери ещё две недели назад. Григорий не брал трубку. Знал, что не сможет, не удержит дрожь в голосе.

Лёшка устроился на краю кровати и смотрел в окно на угрюмых голубей, нахохлившихся на карнизе. Он сидел, ровно держа спину и сложив руки на коленях. Ни движения, ни звука. Григорий пытался говорить с ним, приносил Лёшке чай, шоколад и его любимые «раковые шейки», но сын лишь сидел, повернув голову в сторону окна, и не шевелился. Приходил Тишка, их кот, тёрся под ногами Лёшки, задевая бледные ступни подрагивающим хвостом, урчал, поднимался на задние лапы, просясь на руки, но сын не видел кота.

Григорий долго рыдал на кухне, проклиная себя и свою затею, и плач его прервал воющий крик, донёсшийся из спальни сына. Крик боли, предсмертный и захлебывающийся. Сапнов вбежал в спальню и увидел скорчившегося на полу сына. Тот стоял на коленях, а под ним, еле-еле шевеля лапами, бился в последних судорогах Тишка. Из пасти, вместе с пузырящейся кровью вырвалось последнее, протяжное урчание. Сын поднял безразличное лицо, покрытое царапинами. По губам Лёшки стекало красное, к перемазанной щеке прилип клок шерсти. Сын встал, оставив умирающего кота, уселся на кровать, сложил руки на коленях и отвернулся к окну, где испуганные кошачьим криком голуби по одному возвращались на карниз.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Маранью Сапнов нашёл там же, под мостом. Старуха раскладывала на земле кости, не обращая внимания на Григория, стоящего над ней с топором в руке.

— Сына верните, суки, — сказал Григорий.

— А тебе его вернули, — голос Мараньи звучал деланно беспечно. — Мы свою часть уговора выполнили. Это ты полез, куда не просят. Вот и расплата. Про завтра не забыл?

Ожидая ответа, она уставилась на Григория склизким бельмом, и он коротко ухнул её обухом в скулу. Маранья грузно повалилась на спину, обхватила лицо ладонями и взвыла от боли. Григорий занёс над ней топор:

— Заткнись, гнида! Зарублю!

Она замолкла. Между пальцами побежал тонкий тёмный ручеёк.

— Я вам тело своё не отдам, — сказал Григорий. — Нет сына, нет тела. Такой уговор был.

— Теперь условия ставишь не ты, — голос Мараньи звучал глухо и угрожающе. — Теперь никто из нас ничего не решает. Ты отдашь своё тело или его заберут силой. Оно уже не твоё. Это не то, от чего можно спрятаться или убежать, и завтра на закате тебя не станет. Можешь и не приходить, но тогда пострадаешь не ты один. Все, кого ты знаешь и любишь, умрут. Лучше отдай добровольно, мало тебе одного наказания?

Григорий удовлетворённо хмыкнул и занёс над её головой топор.

— Не станет меня, и вам не бывать!

— Стой! — рявкнула старуха, и он замер. Маранья заискивающе заулыбалась, разводя в стороны перемазанные ладони. — Отчего ж сразу не станет? Никто не говорил, что нет выхода. Есть один способ душу твою уберечь, отчего ж нет.

— Говори.

Старуха помрачнела.

— Чёрный способ, дрянной. Вовек грех не смоешь, зато душу сохранишь.

И в хищной темноте под мостом Маранья рассказала Григорию всё, что знала, и о чём лишь догадывалась. О теле, что отобрано без насилия, о бегущей воде, куда нечисти не ступить, о стенах