Читать книгу "«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - Марина Евгеньевна Козлова"

Однако товарищ Д. в 1947 году попытался снова «копать» под начальника УСВА земли Тюрингия. Колесниченко пришлось писать докладную записку и объяснять маршалу Соколовскому, что за человек этот Д. – «кляузник, клеветник и нечестный коммунист». «Разоблачителя», сославшись на слова одного из работников прокуратуры, он назвал «героем 1937 года». Иван Сазонович считал, что «в излишествах» его «никто не подозревал еще и не сможет заподозрить», он ведет «скромную жизнь не из-за ограниченных своих потребностей (хотя и это имеет место), но ради своих детей», которых не хочет «приучать к барству». И счел нужным добавить, что он «все время со своей семьей питается в столовой офицерского состава и обходится без домработниц», «работа – главное», а его личная жизнь – «на виду у всех»812. В словах генерала Колесниченко присутствовал явный протест против распространявшихся в советском оккупационном сообществе барских привычек.

Ведь «барахольство» обозначало не только действия по добыванию вещей, но и отношение к этим усилиям как насущной жизненной необходимости. Поэтому и прочесывали некоторые сотрудники СВАГ «черные» рынки в поисках как необходимых, так и экзотических вещей: «Вчера барахольничал. Накупил перчаток, носков по несколько пар, много шляп и фуражек разных цветов – костюмы будут, раз есть чем накрыть голову. Радиоприемник не удалось приобрести. Теперь остается достать пишущую машинку и покрышки для велосипеда. За 250 марок купил Rasier Apparat (бритвенный электроприбор), дешево достал две пары женских туфель (за 100 и 200) – пошлю маме. Недорого отдал за женские платьица. Зато с пальто меня надули. Утром, когда я к нему присмотрелся внимательно, оно оказалось все дырявое, так, что даже брюк из него не сделаешь… Пишущую машинку приобрел – элегантную такую… Она маленькая, в футлярчике, так что вместилась в один из моих чемоданов. Теперь у меня семь чемоданов, восьмой – маленький и две шинели, и велосипед, и радиоприемник и столько мороки и забот впереди»813. В приведенной дневниковой записи В. Гельфанда отчетливо видно некоторое смущение сталинского человека чрезмерностью своего барахольства, как и неведомое ранее удовольствие от обладания вещами, возможностью поделиться ими с близкими и ни с чем несравнимый потребительский энтузиазм.

Понятно, что стартовые возможности у всех были разные. Одни шиковали, другие пытались лишь приобрести необходимое. Кто-то упорно искал в магазинах мыло814, другие увлекались поисками «панбархата», сводящего «их с ума»815, или добывали тот же бархат, но уже «для обивки собственной машины»816. «Маленький СССР», как и его большой собрат, расслаивался на потребительские «классы», только здесь, в мире новых возможностей, процесс этот протекал невероятно быстро. Понятно, что те, кто имел доступ без ограничений (не всегда начальники), и люди обычные – стояли на разных полюсах барахольства. В принципе таких разделяющих моментов можно назвать и больше. Недавно прибывшие на службу в СВАГ были обижены на тех, кто давно служил в Германии, успел наладить связи и приодеться. В одной из комендатур на женском собрании произошла размолвка между семьями – давно живущими в Германии и приехавшими на замену. Конфликт возник из-за того, что «одни» много имеют и не переживают трудностей, а «другие» – еще не устроились и «не имеют поддержки»817. Тот, кто с трудом добывал необходимые вещи, осуждал тех, кто имел связи, был расторопнее, удачливее, мог, к примеру, использовать служебное положение и колесить на машине по советской зоне оккупации «с целью приобретения разного барахла»818, гонялся «за сюрвизами» (так в документе. – Авт.)819 или заказывал «по несколько костюмов и платьев одновременно»820.

У некоторых руководителей даже рождались новые (а по большому счету старые, мещанские) представления о шикарной, а не просто «зажиточной и культурной» жизни: кто-то заказывал праздничный сервиз с портретами своей семьи821, кто-то оборудовал «в подвале своей виллы» «винный погребок» – этакий «кабачок в баварском стиле»822 или обнаруживал тонкие нюансы в предпочтениях: «столовая под светлый орех», «кабинет под орех», а спальня «Элеонора»823. Кому-то нравилось отдыхать в «храме воздуха» – особом месте для банкетов руководящего состава в одной из провинций824. Подобный «храм воздуха» перед войной был очень популярен в Кисловодске. Хотелось жить красиво. Постепенно обвинения начальства в барахольстве окрасились «союзническим влиянием» – ты не только живешь как барин, потакая своим барским привычкам, но еще и делаешь это с американским размахом825.

Впервые со времен нэпа «буржуазное влияние» напрямую обрушилось на людей всей силой своих соблазнов. Наверху прекрасно понимали, с чем столкнутся в Германии сваговцы, приехавшие из страны дефицита. Заместитель председателя Совета министров СССР А. И. Микоян напутствовал отбывающих в Германию: «…не барахлить, не размениваться на мелкие вещи, сохранить лицо советского человека»826. А заместитель командующего Северо-Кавказского военного округа генерал А. И. Запорожец и вовсе заявил: «Вы едете заменять людей разложившихся и обуржуазившихся, приедете туда, возьмите их в руки»827. Высшее начальство, кажется, не очень верило в имманентную советскую сознательность. Ему было ясно, к чему может привести столкновение сталинского человека с капиталистической реальностью.

В августе 1946 года начальник Управления пропаганды СВАГ С. Тюльпанов вопрошал на партактиве: «…посмотрите на очень многих, разве этот стимул стяжательства, стремление к накоплению, к личной собственности, хотя бы для своей семьи, не получил дополнительного стимула за границей, в капиталистической стране?»828 Ничего нового Тюльпанов вроде бы и не сказал. Важно другое – в своем выступлении он поставил «стяжательство, стремление к накоплению» и «стремление к личной собственности, хотя бы для своей семьи» на одну доску. Полковник даже не попытался объяснить своим слушателям, как в таком случае быть с официальным разрешением вывозить и отправлять в СССР довольно большое количество этой самой «личной собственности»? Где грань между дозволенным стремлением обзавестись вещами и недозволенным барахольством? Как ее измерять? Количественно? Качественно? Одно или два пальто – норма, три или четыре – достойное порицания барахольство и самоснабжение?