Читать книгу "Кошмар в Берлине - Ганс Фаллада"

Возвращаясь к Клейнгольцу с железнодорожного вокзала, он заметил на противоположной стороне улицы знакомую фигуру, знакомого человека… женщину… свою жену…

Он очень осторожно, медленно перешел на ту же сторону.

С сетчатой сумкой в руках Барашек шла впереди и не могла его видеть. Она остановилась у мясной лавки Брехта, рассматривая витрину. Пиннеберг подошел к ней совсем близко, предварительно бросив внимательный взгляд на улицу и дома, проверяя нет ли какой опасности.

— Так что у нас сегодня на обед, дамочка? — прошептал он ей на ухо и тут же прошел вперед. Через десять шагов он оглянулся — ее лицо сияло от радости. Если только фрау Брехт не заметила их из окна своей лавки, она могла его узнать, он не раз покупал у нее колбасу, подумал Пиннеберг. Ну что за безрассудство? С другой стороны, такая вот у него жена, и ничего он не мог с этим поделать. Похоже, кастрюли она покупать не стала — какая же она у него бережливая.

В конторе он застал хозяина. Тот сидел в одиночестве. Лаутербах еще не вернулся. Шульц тоже. «Скверно, — подумал Пиннеберг. — Прескверно!»

Но Клейнгольц даже не взглянул в его сторону. Подперев лоб одной рукой, он медленно передвигал пальцем вдоль страницы кассовой книги.

Пиннеберг прикинул в уме, чем ему лучше всего заняться. «Пишущая машинка, — решил он. — Это, пожалуй, самый разумный вариант в данной ситуации. Буду себе стучать, тогда он не станет приставать ко мне».

Но он был не прав. Не успел он напечатать: «Господа, прилагаем вам образец красного клевера урожая нынешнего года, качество гарантировано, всхожесть девяносто пять процентов, чистота девяносто девять процентов…» — как на плечо ему опустилась рука и над ухом раздался голос:

— Одну минуточку, Пиннеберг.

— Слушаю, господин Клейнгольц, — сказал Пиннеберг, убирая руки с пишущей машинки.

— Вы занялись клевером? Предоставьте это Лаутербаху.

— Я…

— С вагонами все в порядке?

— Да, господин Клейнгольц.

— Сегодня днем все будем заниматься пшеницей. И бабы мои пусть помогают: будут завязывать мешки.

— Да, господин Клейнгольц.

— Мария очень спорая в таких делах. Да и вообще она работница хоть куда. Красавицей ее не назовешь, но у нее полно других талантов.

— Разумеется, господин Клейнгольц.

Они сидели друг против друга, какое-то время в полном молчании. Клейнгольц наблюдал, произвели ли его слова эффект — такой же, как производит проявитель на пленку; теперь оставалось только ждать, что покажет изображение.

Пиннеберг так и не проронил ни слова, только сидел неподвижно и с беспокойством смотрел на сидящего напротив него в зеленом костюме и высоких сапогах хозяина.

— Ну что, Пиннеберг, вы надумали? — завел знакомую мелодию Клейнгольц, но теперь голос его звучал по-отечески нежно. — Ну так как же?

Как ни ломал настороженный Пиннеберг голову, решение не приходило ему на ум.

— А о чем я должен был подумать? — задал он довольно глупый вопрос.

— Об увольнении, конечно, — выдержав паузу, сказал хозяин, — о чем же еще! Вот вы на моем месте кого бы уволили?

Пиннеберга бросило в жар. Ну и сволочь. Ну и свинья! Так унижать человека!

— Простите, господин Клейнгольц, но этого я сказать не могу. — Он сильно разволновался, объясняя: — Не могу же я выступать против своих сослуживцев.

Клейнгольц был явно доволен.

— Ну, на моем месте, себя бы вы не уволили, разумеется? — продолжал измываться он.

— На вашем месте… Сам себя? Как же я…

— Ну, — сказал Эмиль Клейнгольц, поднимаясь, — уверен, что вы над этим подумаете. Согласно договору у вас впереди целый месяц. Если первого сентября я вас предупрежу, то первого октября уволю, правильно?

Клейнгольц вышел из конторы и отправился прямиком к жене — рассказать, как он поизголялся над Пиннебергом. Может, тогда разрешит пропустить рюмочку. Что сейчас как нельзя кстати.

ГОРОХОВЫЙ СУП, ПИСЬМО МАТЕРИ И СЛИШКОМ ЖИДКАЯ ВОДА

Как проснулась, Барашек сразу же выложила на подоконник постельные принадлежности — пусть проветрятся — и побежала по магазинам. Почему он не сказал, что приготовить на обед? Она же не знает! И понятия не имеет, что любит он.

Перебрав в уме все мыслимые варианты, в конце концов находчивый ум Барашка подкинул ей идею горохового супа. Его легко приготовить, и выйдет совсем дешево, к тому же останется на следующий день.

О, господи, как же повезло девушкам, которых учили готовить! Моя же мать всегда отгоняла меня от плиты. «Поди прочь, безруким здесь не место!»

Как же его варить, суп? Ну, вода. Кастрюля. Горох. Только вот сколько этого гороха надо? Думаю, полфунта на двоих за глаза достаточно — горох хорошо разваривается. Дальше. Соль. Зелень. Немного жира — ну, на всякий случай. И сколько мяса? И какое мясо? Говядину, конечно, говядину. Полфунта хватит. Горох очень питателен, а есть много мяса вредно для здоровья. Да, нужна еще картошка.

Барашек отправилась за покупками. Как же прекрасно по утрам, когда все сидят по своим конторам, пройтись по улице; воздух еще прохладный, хотя солнце уже сияет.

По Базарной площади курсировала большая желтая почтовая машина. Кто знает, может быть, там, за окном этой машины, сидит ее милый. Но он не сидел там, потому что десять минут спустя его голос раздался у нее за спиной, он интересовался, что у них будет на обед. Скорее всего, жена мясника что-то заметила, как-то странно она себя ведет, и за фунт суповых костей запросила тридцать пфеннигов, ну мыслимое ли дело, за голые кости, без щепотки мяса, их даром отдавать надо. Барашек обязательно напишет матери письмо и спросит, не жульничество ли это? А может, не стоит. Она сама со всем справится. А вот его матери она напишет. Ладно, вернусь домой, засяду за письмо, решила она.

Шаренхеферша точно бесплотный дух. Когда Барашек ходила за водой к ней на кухню, она не заметила, чтобы там что-то стряпали, не видно ни приготовленного, ни сырых припасов. К тому же кругом порядок, плита холодная, а из задней комнаты не доносилось ни звука. Барашек поставила варить горох. Интересно, а соль сразу класть надо? Нет, потом, когда сварится, так, наверно, лучше.

Вернувшись в комнату, она принялась за уборку. Раньше она и думать не думала, насколько тяжелая эта работа — уборка. Что же делать со всем этим старьем: бумажными розами и гирляндами, наполовину выцветшими, наполовину ядовито-зелеными, с полинялой мягкой мебелью, уголками, набалдашниками и завитушками? Со всем этим надо справиться до половины двенадцатого, чтобы успеть написать письмо. Милый, у которого обеденный перерыв с двенадцати до двух, вряд ли придет раньше чем без четверти час, он ведь собирался заглянуть по дороге в мэрию.

Без четверти двенадцать Барашек сидела за письменным столом орехового дерева, склонившись над листом желтой почтовой бумаги, которая сохранилась у нее со школьых времен.