Читать книгу "Музыка призраков - Вэдей Ратнер"

Сегодня, в последний день в Сиемреапе, Нарунн твердо решил прокатить Тиру и Ла через затопленный лес, за которым начиналось озеро Тонлесап. Предыдущие попытки успехом не увенчались – путешественники отвлекались на разные диковинки, или поездка затягивалась бесконечными приветствиями и встречами со старыми друзьями, которые горели желанием возобновить знакомство. Однако сегодня они выехали пораньше, чтобы без задержки доплыть до озера и повернуть назад до жары. Ла, съехав со скамейки на дно челна, наслаждалась близостью воды. Свесив ручонку за борт, она гладила пальчиками поверхность реки, создавая бороздки, подражавшие следу весел. Нарунн засвистел, приветствуя рыбаков, расставлявших сети и ловушки в мангровых рощах. Узнав свист, подражающий крику птицы, они засвистели в ответ, и многоголосый свист долго отдавался эхом среди затопленных деревьев.

Узкий извилистый проток петлял между островками водяного гиацинта. Слева крытая тростником хижина мягко покачивалась на ветру в окружении плотов, на которых сохли на солнце разложенные пряности, а среди этого буйства красок стояли в ряд трое голых детишек, от самого высокого до самого маленького, и живая толстая змея лежала у них на плечах, как тягучий шарф или общее одеяло, изгибаясь и скручиваясь напряженными кольцами. Рядом, на плоту с ведрами, тазами и разбросанными брусками мыла, мамаша оттирала их крошечного брата, окуная его прямо в реку. Остальная троица, совсем еще сонная, ожидала своей очереди. Дети обменялись долгим взглядом с Ла. Справа, на чистой воде, мужчина балансировал на бамбуковом коракле[20], пробивая воду копьем.

Они плыли дальше. Вокруг уже не было видно людей, и Тира, убаюканная ритмом весел, разламывающих водную гладь, унеслась мыслями к тишине другой извилистой тропы, которой они шли несколько дней назад. Тропинка под гигантскими фиговыми деревьями с обвитыми корнями стволами вела от развалин последнего из древних ангкорских храмов, которые они осмотрели. Все трое устали и мечтали о короткой передышке, чтобы потом поймать тук-тук и вернуться в отель, как вдруг на полдороге Тира услышала протяжные звуки какого-то рожка, едва слышно доносившиеся из обступившего тропинку леса. Она резко остановилась и огляделась, но, кроме Нарунна и Ла, обогнавших ее на несколько шагов, вокруг не было ни души. Она прислушивалась, но теперь слух уловил только шелест листьев. Должно быть, показалось. Тира плохо спала накануне, проснувшись в темноте от детского плача, и не сразу поняла, что плачет не Ла, а она сама. После этого девушка лежала без сна, уткнувшись в подушку, пока ночная тьма не сменилась рассветом.

От усталости уже мерещится, подумала она, неподвижно стоя на тропинке.

– Что случилось? – спросил, возвращаясь, Нарунн. Ла сидела у него на плечах.

– Мне показалось, я слышу музыку…

Дрожь пробежала по спине Тиры, когда она услышала долетевший эхом ответ из густого древнего леса:

– Здесь может быть только музыка призраков.

У Тиры подкосились ноги. Нарунн опустил Ла на землю, снял с шеи крому и расстелил под кронами гигантских фиг.

Инструмент зазвучал снова, на этот раз громче, – заунывные звуки кокосового тро, который ни с чем не спутаешь. Один за другим вступали другие – бамбуковая флейта или гобой, барабан, цитра, ксилофон, цимбалы и колокольчики, пока в лесу не зазвучал целый оркестр. Нарунн и Тира сидели вплотную, сблизив головы, а Ла улеглась перед ними, положив головку на колено Нарунна. Мелодия переливалась, затем расцвела, низверглась каскадом и постепенно стихла, будто испаряясь. Осталось только эхо барабана, точно шаги невидимого лесного стража, наслаждающегося дневной прогулкой и ослепительными солнечными лучами, проглядывающими сквозь листву.

Трое слушателей поднялись и пошли на звук, к источнику музыки. В происходящем было нечто волшебное, божественное. Тира дала волю воображению, представив себе ансамбль лесных духов, апсар и деватас с барельефов ангкорского храма. Что вдохновило живых исполнить такую загадочную, манящую, неземную мелодию?

Впереди показалась маленькая тростниковая крыша, а под ней – бамбуковый помост. Сидевшие под навесом музыканты настраивали свои инструменты. Один из них медленно повернул голову на шорох шагов по гальке и листьям. Он был слеп – плотно сомкнутые веки казались двумя глубокими черточками на лице. Угадав приближающихся слушателей, он поднял смычок трехструнного тро, на котором осталась единственная струна, всем телом к чему-то прислушался и, будто ощутив трепет другого сердца, поток скорби из забытого времени, снова положил смычок на колени.

Одежда музыкантов от ветхости приобрела цвет земли и соломы. Нарунн поприветствовал их и представился, как принято в его деревне, – «дитя Берега Слоновьего Бивня», назвав Тиру и Ла своей «семьей». Он беседовал с музыкантами, будто они ему и в самом деле братья и дядюшки, с улыбкой и смехом отвечая на вопросы, и сам спросил то, что не решилась узнать Тира:

– Давно ли вы играете вместе? Были вы музыкантами до того, как получили увечья? Какова история ваших ран?

Тира не сомневалась, что на последний вопрос Нарунн ответ знает – достаточно было взглянуть на грубые рубцы заживших ран, но он спросил специально для нее, угадав ее любопытство. Безногий, обращавшийся со своим стареньким протезом как с бесценным музыкальным инструментом, ответил, что раньше выращивал рис, другой оказался рыбаком, знавшим все притоки Тонлесапа, третий служил в армии после ухода красных кхмеров, четвертый стал солдатом при красных кхмерах – его заставили воевать за агонизирующий режим. Тот, кто играл на тро, был учителем, когда еще мог видеть, читать и писать. Фугасные мины были их общим врагом, а объединили их шрамы, раны, оторванные конечности и покалеченные инструменты, спасенные из городского мусора. Тира молча слушала, до глубины души тронутая этим ансамблем увечий, бедности и достоинства.

Музыканты решили исполнить для гостей еще одну пьесу. Когда играющий на тро провел смычком по единственной оставшейся струне своей вертикальной скрипки, Тира поняла, почему накануне ночью проснулась, плача в темноте. Она приближалась к завершению начатого два с лишним десятилетия назад и прерванного на середине из-за страха смерти, витавшей над всеми, плача по родине, которую она покидала.

Когда по длинной окольной дороге они медленно шли туда, где ждал тук-тук, Тира рассказала Нарунну об отчаянном бегстве, случившемся целую жизнь тому назад, из Кампонгтяма в джунгли Сиемреапа, о странной потусторонней вибрации, разбудившей ее, и о трепете собственного сердца, принятом за музыкальную галлюцинацию. О юноше по имени Чи, который вел ее и Амару через рисовые поля и лес совсем недалеко отсюда, указывая, куда ступать, когда они шли через минное поле. Доставив их в лагерь беженцев в Таиланде, он незамедлительно вернулся в Камбоджу, чтобы помочь другим. Чи был из окрестностей Сиемреапа, уроженец Пхум Круоса. Когда обстановка в стране стабилизировалась, Амара посылала письмо за письмом в разные инстанции, запрашивая хоть какую-то информацию о Чи. Она хваталась за любую ниточку, платила людям, которые проводили розыски, но все было тщетно. Вскоре по прилете в Камбоджу Тира тоже обратилась в бюро переписи населения Сиемреапа с вопросом, нет ли у них сведений о человеке с таким именем и биографией, но в конце концов ей пришлось смириться, что есть много людей, о чьей судьбе она никогда не узнает. После рассказов музыкантов-инвалидов она начала опасаться, что Чи, который нес ее среди взрывов сдетонировавших мин и, наверное, помог и другим спастись в Таиланде, погиб на безвестном бывшем поле боя. Это показалось Тире невыносимо несправедливым.