Читать книгу "За свои слова ответишь - Максим Гарин"

«Вот бы было здорово превратиться в таракана или муху.., проникнуть сквозь прутья решетки в вентиляционную шахту, а затем выбраться с этого долбаного каменного мешка!»

Ржавая решетка начала двоиться, затем качнулась и поплыла. Борис Рублев потерял сознание и медленно осел.

Он даже не попытался подняться, силы его покинули. Он провалился в сладкое наркотическое забытье, в котором мог превращаться в кого угодно. Он не видел и не слышал, как в камеру вошли санитар по кличке Хер Голова и Валерий Грязнов.

– Давай ему еще один укол, пусть лежит, пусть спит.

А завтра я подойду, и введем еще дозу. Я из него сделаю человека, – пробормотал Валерий Грязнов, забирая у санитара пустую ампулу, на дне которой еще оставалась капля наркотика, стекшего по стеклянным стенкам.

Для Бориса Рублева вся жизнь слилась в какой-то бесконечный туманный поток, сладкий и тягучий, как патока. Ему было хорошо. Он видел удивительные картины, заснеженные горы, белые, словно пушечные взрывы, облака, быстро летящие над сверкающими от снега горами, видел звезды, самолеты, похожие на ангелов, проносящиеся в ослепительно синем небе.

Собственное тело казалось Борису Рублеву легким, пустым, похожим на оболочку воздушного шара, надутого газом.

Ему казалось, что он летает, проникает сквозь стены, парит над деревьями парка, даже не касаясь вершин.

Так продолжалось около недели. Все в сознании Комбата слилось в сладком наркотическом потоке. Это была река, но река без берегов и без дна. И он плыл в этой реке, ощущая прохладу волн, ощущая прозрачность воды. Иногда вода становилась мутной и густой, и тогда он шептал:

– Дозу! Дайте дозу!

Он видел лицо Грязнова, видел лицо санитара, но теперь они не казались ему страшными и безобразными, они были прекрасны – лица спасителей. Валерий Грязнов, отъявленный мерзавец и негодяй, становился самым хорошим из всех людей, живущих на земле. Он стал лучше самых близких товарищей, он был самым дорогим и желанным. Лишь заслышав движение за дверью, шаги, Комбат на четвереньках полз к двери и, запрокинув голову, ждал, когда дверь отворится.

– Дайте, дайте дозу! Еще!

Игла входила в вену, наркотик попадал в организм. Иногда Валерий Грязнов его дразнил, доводя до исступления, до припадков ярости, и тогда Комбат бросался на стену, сбивал в кровь кулаки.

– Дай, дай, Валера! Ты же мне друг! Дозу-, дозу– молил он каким-то странным голосом, в котором уже не было твердости.

– Ну что, видишь, как оно, майор Рублев? Вот ты теперь наркоман, причем самый настоящий, и за дозу ты продашь всех, за дозу ты отдашь все, подпишешь любые бумаги.

– Да, да, подпишу! – бормотал Комбат и хватал Грязнова за руки.

Он был ослаблен донельзя, жил только на наркотиках.

Когда его лишали дозы, начинались страшные мучения. Казалось, что организм разрывается на части, его тошнило.

Когда же он получал дозу, становилось хорошо, легко, жизнь казалась прекрасной. Он существовал лишь для наркотиков, лишь для уколов, он жил от укола до укола.

* * *

Эйфория, чувство полета длились недолго. Борис Рублев еще ничего не видел вокруг себя, лишь в ушах стоял странный звук, словно бы он летел с огромной высоты, и свистел ветер, холодный, упругий, но совсем не бодрящий.

«Где я? Что со мной?» – мелькали в голове мысли, но о них хотелось забыть, не было сил искать ответа на эти вопросы.

И тут откуда-то издалека, из-за темноты, окружавшей Рублева, послышались сперва шаги, затем и тихие голоса.

Смысла сказанного Рублев не понимал, хотя говорили по-русски. Он с трудом открыл глаза и первое, что увидел перед собой, это выкрашенную черным битумным лаком канализационную трубу, в которой что-то урчало.

«Лежишь, а прямо перед твоим лицом проплывает кусок дерьма», – подумал Рублев, и отвращение, накатившее на него, заставило поднять голову.

– Ну что, комбат, – услышал он насмешливый голос, – понравился тебе первый полет? Героин – такая штука, к которому привыкаешь почти мгновенно.

– Сволочь! – выдохнул Рублев и тяжело отжался.

Встать на ноги сил не хватило, и он замер на четвереньках, тряся головой.

– Видишь, ты похож на пса, грязного, бездомного пса, который привык жрать отбросы. А ну-ка, Хер Голова!

И тут же в шею комбата ударил тяжелый армейский ботинок. Рублев завалился на бок.

– Летать легко, приземляться сложно, – рассмеялся Грязнов, и смех его прозвучал, словно далекое эхо, пришедшее из прошлых лет, из тех, когда комбат знал Грязнова другим.

«Я должен подняться!» – решил Комбат, но руки и ноги не слушались.

– – Хрен вы меня возьмете! – выдохнул он из себя, но тут же почувствовал, что его уже подхватили и куда-то тащат.

«Всего одна ампула какой-то дряни, – подумал Комбат, – а против нее бессилен даже я, умевший победить боль ранения. Я, который мог пробежать километр с засевшей в теле вражеской пулей.»

Над ним, как одинокая звезда, проплыла неяркая лампочка, висевшая на пластиковом шнуре. Его бросили на что-то твердое, и тут же ремни, как змеи, обвили запястья и лодыжки. Комбат ощутил у самого своего лица смрадное дыхание Грязнова, зловонное, как выгребная яма.

– – Я передумал, Комбат, – тихо проговорил он. – Умереть от наркотиков – это слишком легко. Малая плата за то, что ты сделал мне. Ты умрешь иначе.

Комбат хотел плюнуть в ненавистно-злое лицо, но во рту было абсолютно сухо, лишь шершавый, как наждак, язык царапал небо.

– Ты уже на многое не способен. Шприц! – воскликнул Грязнов визгливым голосом И тут же в поле зрения Рублева появилась рука Хер Головы с огромным стеклянным шприцем, заполненным какой-то мутной жидкостью, похожей на болотную воду.

– Наркоз, но слабый, – вкрадчиво проговорил Валерий Грязнов, – местная анестезия, чтобы ты сразу не потерял сознание от боли. Но наркотик имеет одну особенность: он постепенно отпускает, и тогда боль возвращается.

Большие хирургические ножницы вспороли одежду на груди комбата, и с сухим хрустом толстая тупая игла пропорола кожу. Рублеву показалось, что его тело замерзает, словно бы хрусталики льда прокалывали его изнутри.

И тут он ощутил резкую боль. Грязнов, высоко подняв ножницы над головой, с размаху вонзил их Рублеву в живот. Глаза Грязнова прямо-таки светились от счастья, двумя руками он сжимал рукоятки ножниц.

– Крепкие у тебя кости, Комбат.

Грязнов заскрежетал зубами, и Рублев услышал, как хрустит под лезвиями ножниц кость.

– Нет, ты не туда смотришь. Смотри! – окровавленные ножницы, облепленные вырванной плотью, качнулись перед лицом комбата. – Ты видел, это твоя кровь. Вот, вот! – Грязнов двумя пальцами подхватил обломок кости и ткнул им Рублева в щеку. – Но это еще далеко не конец.