Читать книгу "Группа крови - Андрей Воронин"

Гаркун очень боялся этого «потом» – и того, которое должно было наступить, когда водка пополам с наркотой окончательно отключит сдерживающие центры в голове охранника, и того, уже очень недалекого, времени, когда их работа будет успешно завершена. Тогда надобность в них окончательно отпадет, и всех их, скорее всего, постигнет печальная участь Кузнеца, который лежал сейчас в бывшем дренажном колодце собственного бункера под полуметровым слоем бетона. Раньше у Гаркуна была надежда. Он надеялся на то, что Мышляев сдержит свое слово и не станет его убивать. Еще он надеялся, что даже если друг Паша все-таки поведет себя, как свинья, каковой он на самом деле и являлся, то у него, Гаркуна, хватит ума как-нибудь перехитрить этого борова и выйти сухим из воды.

Теперь эти надежды рухнули раз и навсегда, потому что отныне Мышляев со своим «стечкиным» ничего не решал, а перехитрить сидевшего на топчане охранника казалось невозможным. Этот тип был начисто лишен каких бы то ни было зачатков интеллекта, и хитрить с ним было все равно, что пытаться обвести вокруг пальца морской прилив или, скажем, горный обвал. Это была тупая машина, ждущая приказа, чтобы начать убивать. Он не вступал в разговоры, не пьянел и, казалось, никогда не спал. Кроме того, он был здесь не один – наверху обосновались еще двое, державшие под наблюдением двор и работяг, которые заканчивали возведение заложенной Кузнецом грандиозной теплицы.

– Что мы имеем? – переспросил Гаркун самым ядовитым тоном, на какой был способен. – Мы имеем простатит, геморрой, рак прямой кишки и кучу скорбящих родственников. И все благодаря тебе, дружок.

Мышляев глянул на него грозно, совсем как в былые времена, но тут же увял, потому что знал:

Гаркун прав. Более того, он знал еще одну вещь, а именно то, что на развитие производственного процесса он, Павел Сергеевич Мышляев, не оказывает ровным счетом никакого воздействия. А раз не оказывает, значит, никому не нужен. Значит, можно его к ногтю…

– Слышь, ты, пидор горбатый, – внезапно подал голос охранник. Глядел он при этом по-прежнему прямо перед собой, но было ясно, что обращается он к Гаркуну. – Кончай стебаться, мурло хромое, пока я тебе ноги не подровнял! Чувак у тебя дело спрашивает, а ты бакланишь, как петух на нарах!

Гаркун бросил в его сторону затравленный взгляд. Вынашивать планы мести в отношении Мышляева или ядовито лаяться с дураком Заболотным было просто, но этот накачанный водкой и кокаином кусок мяса вызывал в душе Гаркуна неконтролируемый страх. В его устах угроза подровнять ноги казалась реальной: этот подонок мог выполнить свое обещание.

Мышляев бледно улыбнулся в ответ на эту реплику и сильно потер ладонью небритую щеку. Буквально за пару дней он превратился из преуспевающего бизнесмена в жалкое создание, не уверенное в том, что доживет до завтрашнего дня.

– В общем, дело, кажется, идет на лад, – преодолев себя, обыкновенным голосом сказал Гаркун. – Мне кажется, что финиш близко.

Говоря это, он поймал бегающий взгляд Мышляева и твердо посмотрел ему в глаза, давая понять, что его слова – не просто сотрясение воздуха, а горькая правда. Подумать только, что совсем недавно они мечтали об этом дне, как о дне своего триумфа! Трест можно разбить лишь изнутри, вспомнил Гаркун и горько покачал головой. Все произошло именно так, как предсказывал еще в начале века мудрый американец О. Генри – трест лопнул, взорванный изнутри.

Сначала Кузнец, потом этот подонок, которого привел Мышляев… Себя Гаркун виноватым по-прежнему не считал, хотя Мышляев не раз напоминал ему, что все началось именно с его халатности.

…Появление в деревне Ежики Барабана и его команды было для них как гром с ясного неба. Все стряслось очень быстро и как-то совсем буднично, в рабочем порядке, словно по-другому и быть не могло.

Накануне того страшного дня Мышляев вернулся из Европы, а если быть точным – из Праги. Поездка в Прагу по документам Кузнеца была идеей Гаркуна.

Именно Гаркун вклеил в паспорт Шубина фотографию Мышляева, сделав это на самом высоком профессиональном уровне. Мышляев уехал с этим паспортом, оставив после себя широкий след, который вел из Москвы в Брест и дальше на запад, немного погулял по мостовым города влюбленных и вернулся обратно по своим собственным документам, выбросив паспорт Кузнеца в реку с Карлова моста. На том, чтобы ехать именно в Прагу, а не в какой-нибудь Париж или Сан-Франциско, настоял тоже Гаркун. Прага – город, в котором русских больше, чем чехов, и обосноваться там, имея даже минимальные сбережения, совсем не сложно. Картинка получалась на загляденье: Кузнец продал свою усадьбу Мышляеву, а на вырученные деньги укатил за границу. Доллары? А кто его знает, товарищ следователь, чем он тут занимался… Может, и доллары печатал, нам про это ничего не известно. Может, потому и за границу побежал, что здесь жареным запахло…

Пока Мышляев ездил, Гаркун и Заболотный отсиживались в Москве. Перед тем, как окончательно бросить все хозяйство на охранника Леху, Заболотный сварил еще одну пробную партию бумаги, но печатать деньги Гаркун отказался. Пусть Мышляев вернется, тогда и посмотрим, заявил он. Я не нанимался своей задницей рисковать, пока он там в Карловых Варах «бехеровку» без памяти жрет… Заболотный, хоть и дурак, согласился, что это правильный подход, после чего они наглухо заперли свои мастерские и уехали в город.

Вернувшись из «загранкомандировки», Мышляев в первый же день собрал своих сотрудников и повез их в Ежики. Возмущаться по поводу того, что они бросили объект на попечение охранника, он не стал, понимая, по всей видимости, причины, которые побудили Гаркуна и Заболотного держаться от усадьбы Кузнеца подальше. В деревню все трое ехали с некоторой опаской: кто знает, не ждет ли их там засада?

Но вместо засады их встретил совершенно одичавший Леха-Лоха. Этот Робинзон, как выяснилось, успел за неделю сожрать почти всю тушенку и выпить полтора ящика водки, но объект стоял на месте и даже не был разграблен. Правда, на косяке железной двери своей мастерской Гаркун обнаружил свежие глубокие царапины и вмятины, словно кто-то пытался ковырять дверь ломом, но поднимать по этому поводу шум он не стал: ведь было заранее ясно, что предоставленный самому себе Леха ни за что не удержится и обязательно станет шарить по углам – хотя бы от нечего делать. Не сумел открыть дверь – и ладно, и на том спасибо…

Леху отправили в город, а сами, как это водится у русских людей, сели за стол – выпить за встречу, обсудить дела и вместе порадоваться тому, что совершенная Кузнецом кража, кажется, прошла без последствий. Теперь, когда Кузнец «нелегально эмигрировал», можно было с чистой совестью забыть и о нем, и об украденных им фальшивых деньгах. Если бы они могли знать, что Кузнец взял всего ничего!

Если бы… Но они не знали, и Мышляев произносил цветистые тосты, и Гаркун не отставал от него, и даже Заболотный, основательно заложив за воротник, встал и, шатаясь, заявил, что он впервые в жизни работает с такими «умными, интеллигентными и приятными во всех отношениях» людьми. Окончательно раздухарившись, выпили даже за Кузнеца – за его золотые руки, светлую голову и отдельно за упокой его души.