Читать книгу "Поклонение волхвов - Сухбат Афлатуни"

Быстро вышел из церкви.

Его любимым композитором был Чайковский.

Чайковский и Вагнер. Но Чайковский с его нежной, сумеречной музыкой – ближе.

Он смотрел на море. Ария Орлеанской девы.

«Прощай, мой край…»

Аликс ждет телеграммы от Распутина. Дай-то бог!

Ветер усилился, на море показались барашки.

* * *

Из окна на него глядела Аликс. Почувствовав взгляд, помахал ей рукой.

* * *

Телеграмма от Распутина в трясущихся руках императрицы.

В два часа дня кровотечение остановилось.

Императрица первый раз за время болезни наследника вышла к обеду. «Боли у цесаревича прошли. Через неделю мы едем в Петербург». Она сказала это по-немецки.

Присутствующие выразили радость. Барон Фредерикс глядел в тарелку; в голове кружилось одно слово: Распутин, Распутин, Распутин…

Император гулял по своему кабинету и мурлыкал что-то из Вагнера.

* * *

Ташкент, 22 марта 1912 года

…Кроме самого «Слова» годовым подписчикам были обещаны премии: занимательные игры и рукоделия «Аэроплан», «Самодельная гитара», «Матрос и Акула» и «Усадьба г-жи Мими». А также книжки «Жизнь Жучка», «Знаменитые русские мальчики» и шесть сценок из детской жизни «Друзья-детишки и их делишки».

Отец Кирилл отложил «детишек» и вышел во двор, в сад.

Урюк зацвел. Слива и черешня готовились.

Прошуршал по гальке. Взял грабли, провел по ней волнообразно. Вокруг валунов – закруглил.

В маленьком пруду плавали красные карпы: Ёщицунэ, Хокусай и Порфирий Петрович. Почувствовав хозяина, всплыли и пооткрывали рты.

Под урючиной дожидался Ego-Кошкин.

– Так как насчет интервью? Публика жаждет.

– Владыка пока не благословил.

– Так я и думал!

Журналист вытащил кусок булки:

– Позволите? – Отщипывал, кормил карпов. – Держи… И ты держи… Отец Кирилл, а вот просто по-дружески можете мне поведать, что это за Кириопасха такая?

– Мне нужно сейчас к отцу Сергию в Общество христианской трезвости, на Кауфмановском, сбор у него.

– Сбор? А что такое?

– Доклад, говорят. Про масонство, «Масонство и православие». Если хотите…

– Разумеется. А прессу до этих масонских таинств допускают?

– Доклад публичный. Я там бывал раза два…

Не стал распространяться о полученных впечатлениях. Но этот раз надо было сходить – несколько раз уже звали.

Порфирий Петрович, проглотив мякиш, нырнул.

Решили идти пешком. Погода стояла веселая, ночью город сбрызнуло дождем, зелень дышала.

– Изобразить бы это… – Ego искусительно посматривал на отца Кирилла.

Жители, напившись утреннего чая, шли по делам.

– Так как насчет конца света? Матильда Павловна мне все уши им прожужжала. Особенно после вашего пожара. И в Петербурге об этом пишут.

Отец Кирилл огладил бородку. Кириопасха, Господня Пасха. Когда Пасха совпадает с Благовещением. Случается редко, раза два в столетие. Прошлый раз была в 1828 году.

– А, уже была, значит… – Ego терял интерес. – А я думал, что-то новенькое. Хотя, погодите… Тысяча восемьсот двадцать восьмой. – Остановился, поразмышлял. – Нет, ничего. Ничем не выдающийся год.

* * *

Зальчик был полупустой; заполнены первые четыре ряда. На пятом дремал отец Стефан. На шестом сидел молодой человек и кивал на каждую фразу.

– Внутренний церемониал масонства не оставляет никакого сомнения в том, что цели его враждебны человечеству, а высказанное сейчас предположение, что в символических действиях его заключается худо скрываемая цель всемирного господства Еврейства, не так уж невероятно, чтобы можно было его отрицать.

На сцене томился президиум. Протоиерей Сергий Охмелюстый, отец Владимир, иеромонах Антоний со стаканом воды. Еще один батюшка; кажется, видел его в Верном. Сбоку секретарь Самсонов, протирает очки. На трибуне, обтянутой солдатским сукном, раскачивается протоиерей Валентин Антонов. Читает нараспев, с пафосом произнося «о» и «ы»:

– Общество франкмасонов, свободных каменщиков-строителей, естественно напоминает евреям об их строительстве всемирного царства. Мысль о всемирном владычестве связана у них с мыслью о возобновлении разрушенного иерусалимского храма… – освежил горло из стакана, – как символа неувядающей надежды на восстановление Еврейского царства.

Ego придвинулся к отцу Кириллу:

– Кто сей Савонарола?

– Отец Валентин. Ваш коллега в каком-то смысле. Статьи публикует.

Ego хмыкнул.

– И в этой мысли для еврея нет ничего невероятного, ибо иудеи остаются до сих пор при убеждении, что мессия еще придет и даст измученному тысячелетней борьбой Израилю обещанное торжество над миром. В этом не сомневается ни один еврей, и все они с неослабевающей энергией подготовляют победный путь над неевреями своему грядущему мессии.

Отец Кирилл изучал зал. Лампа, несмотря на дневное время. Над президиумом – государь с ангельским лицом и саблей. В углу рояль, для исполнения песнопений и нравственных романсов. Самсонов, завершив обряд протирания очков, что-то пишет. Отец Иулиан Кругер слушает с горящими металлическими глазами и кусает усы; тема его весьма волнует.

– Что вы об этом думаете? – шепчет Ego. – Черной сотней попахивает…

Отец Кирилл жалеет, что сам пришел да еще привел с собой либерального журналиста.

Стал наблюдать за иеромонахом Антонием, вертящим стакан. Сам из евреев, увлекался социализмом, потом крестился, жил в монастырях, постригся в мантию, теперь в президиуме. На часы глянет и слушает.

– Проклятие всемирной истории, вместе с Божественным проклятием, тяготеет над ними. Но куда бы капризная судьба ни забросила сынов Израиля, всюду сохраняют они свою самобытность и, считаясь угнетенным племенем, повсюду неизменно выступают в роли руководителей своих угнетателей. Как дурно пахнущая жидкость, этот народ успел просочиться и в масонское общество и внес в него одному ему свойственный разлагающий элемент. В начале восемнадцатого века благородное еще масонство решительно изменяет свой курс. В это время во Франции изъявили желание вступить в масонские ложи богатые иудеи и дали почувствовать кому следует, что их стесняют христианские задачи ордена.

– А первоначально масонский орден был, стало быть, христианским? – возник в ухе голос Ego.

– Потом будет обсуждение. Вы и задайте вопрос…

Отца Кирилла начинало все раздражать. Даже не знал, что больше: мрачные вымыслы отца Валентина или либеральное ехидство Ego. Или тихое лицо иеромонаха Антония, переставшего вертеть стакан и принявшегося чиркать карандашом.