Читать книгу "Казанова - Ален Бюизин"

Все отказываются от его услуг, и ему в самом деле больше ничего не остается, кроме как развлекаться. Он упорно посещает театр, наслаждается испанскими комедиями. Бродя по Мадриду, он открыл для себя фанданго на одном бале-маскараде. Его тотчас покорило невероятное сладострастие этого танца, в котором позы мужчины явно указывают на действия счастливой любви, а позы женщины – на согласие, восторг, экстаз: «Мне казалось, что ни одна женщина уже ни в чем не могла бы отказать мужчине, с которым протанцевала бы фанданго» (III, 582). Тотчас прикинув эротическую выгоду от этого танца, он решил брать уроки фанданго. Но без партнерши танцевать невозможно. Ему нужно как можно скорее найти женщину. Он входит в церковь, видит красивую девушку, выходящую из исповедальни, и выбирает ее. Она дочь простого башмачника, ее зовут донья Игнасия. Нет никаких препятствий их любви. Ее официальный жених, дон Франсиско де Рамос, кстати, некрасивый и плохо сложенный, будет смотреть на все сквозь пальцы, когда Казанова одолжит ему сто дублонов, что позволит ему жениться на своей красавице до окончания карнавала. Полностью повторяется положение, в которое Казанова уже попадал в Риме. Наступает момент, когда в «Истории моей жизни» приключения Джакомо Казановы становятся скучны, потому что постоянно повторяются. Стареющий распутник уже не способен на выдумку. Просто на сей раз Казанова, наученный опытом, или просто более циничный, или более прижимистый, чем в прошлом, ничего даром жениху не дает. О романе с доньей Игнасией совершенно нечего сказать: просто очередной роман, на сей раз с мессами и фанданго.

Не стоит удивляться тому, что власти, должно быть, получившие четкие инструкции в его отношении, приглядывают за Казановой. Его разборки с полицией, вероятно, совсем неслучайны. Я полагаю, что за ним установили плотную слежку. Уже по прибытии в Мадрид ищейки инквизиции конфисковали у него экземпляр «Илиады» на греческом языке, вернув его несколькими днями позже. И вот теперь он узнает, что полиция преследует его за незаконное владение оружием: Алькаде Месса, иначе говоря, участковый комиссар явился с тридцатью подручными, чтобы произвести обыск в его квартире. Ему ничего не остается, как укрыться как можно скорее в доме знаменитого и богатого художника Антона Рафаэля Менгса, с которым он лично познакомился в Риме семью годами раньше. Предосторожность оказалась тщетной: уже на следующий день, 20 февраля 1768 года, за ним явились прямо в дом художника, который, однако, был придворным живописцем Карла III, арестовали и препроводили в караульную Буонретиро. У него изъяли два ружья и пистолет – его личное оружие. Совершенно нелепый повод для ареста: по-видимому, у Казановы хотят возбудить нелюбовь к Испании, чтобы заставить его поискать себе приюта в другом месте. Власти поняли, что хотя он и посещал официальных лиц, но не отказался от своих сомнительных связей. Разве не общался он с неким Мараццани, низким авантюристом, пожелавшим стать его сводником при продажных красотках Мадрида и даже предложившим свести его со знаменитой куртизанкой по имени Спилетта? Кстати, он встретился с ним в камере Буонретиро. Другая гипотеза, высказанная некоторыми казановистами: «По версии Бузони из «Мемуаров», его арест был спровоцирован не столько незаконным владением оружием, сколько укрывательством, при самых драматичных обстоятельствах, трупа любовника одной испанской девушки, которого она убила в своем доме, напротив дома Казановы», – сообщает Ривз Чайлдс. Эпизод слишком романический, чтобы в него можно было поверить, тем не менее он вдохновил Эмиля Золя на создание новеллы «За ночь любви».

Как бы там ни было, но заключение оказалось очень тягостным: в одной камере с двадцатью пятью – тридцатью узниками, среди вони, не говоря уже о блохах, клопах и вшах. По счастью, оно долго не продлилось. Через два дня его отпустили благодаря вмешательству графа Мануччи (который, возможно, хотел отмежеваться от недостойных поступков отца и возместить Казанове ущерб), сняли с него все подозрения, обелили и даже, по его уверениям, передали ему извинения графа д’Аранда. Дела Казановы быстро пошли в гору. Надо сказать, что его венецианские друзья приложили к этому руку. Марко Дандоло написал послу Мочениго, чтобы поддержать своего протеже. Что еще важнее, Джироламо Цулиан написал послу от имени Антонио да Мула, одного из инквизиторов, приговоривших Казанову к Пьомби, что в суде нет ни одной жалобы, затрагивающей честь Казановы, он может открыто с ним встречаться и оказывать ему покровительство. Успокоенный, уверенный в том, что не навлечет на себя гнев грозного суда инквизиции, Мочениго не поскупился на помощь соотечественнику. Джакомо чествуют, повсюду принимают. На какое-то время к нему возвращается былой апломб. В самом деле, ему говорят о проекте колонизации тогда пустынной Сьерра-Морены, он тотчас загорается, пускается в блестящие рассуждения о колониях как физик и философ, предлагает новое общественное устройство со священниками и швейцарскими судьями, без всякого присутствия инквизиции. В своем порыве он пишет графу Педро Родригесу де Кампоманесу, «фискалу» королевского совета, развивая и уточняя свои мысли по этому вопросу. По его мнению, для начала нужно обработать земли Сьерра-Морены. «Сельское хозяйство – это божество, творящее чудеса: в самом деле, люди лишь по чистой случайности обрабатывают землю; но возделанная земля влечет к себе людей и производит, так сказать, сама чудесные поселения, словно упавшие с небес». Дальше идут вперемешку смутные и пресные общие места экономико-нравственного характера, которые, тем не менее, впечатляют, как обычно, его собеседников! В конце концов его и вправду просят изложить свои соображения на бумаге, и маркиз Паоло Джироламо Гримальди, испанский министр иностранных дел, обещает ему, что он будет назначен губернатором, если проект утвердит государь. Казанова уже в это верит!

За две недели до Пасхи король выезжает из Мадрида в Аранхуэс. Казанова следует за королевским двором, официально приглашенный в дом венецианского посла. На Пасху болезненный нарыв в анальном отверстии, величиной с дыню, мешает ему отправиться к мессе. Нужно его вскрывать, и Джакомо придется провести несколько дней в постели, настолько он слаб. Каково же его удивление, когда он узнает, что приходской священник вывесил на дверях своей церкви список всех тех, кто не отметил Пасху! Казанова пришел в неописуемый гнев, спешным порядком отправился исповедоваться к одному монаху-кордельеру, на следующий день причастился и получил свидетельство о том, что он не мог отметить Пасху, когда следовало, по состоянию здоровья. Как справедливо отмечает Фелисьен Марсо, «это красноречиво показывает, что́ для него эта исповедь: чистая формальность, виза если не для вечного спасения, то для спокойствия в обществе. Да разве и могло быть иначе, раз понятия греха и святого ему совершенно чужды». Чем вступать в противоборство с Церковью и Инквизицией, чем бороться и нарушать правила, он предпочитает лукавить и лицемерно следовать их требованиям. «Именно здесь, в этом постоянном уклонении, для Казановы заключается его свобода»[93]. Небольшое дорожное происшествие не помешало венецианцу ежедневно встречаться со сливками испанского общества в Аранхуэсе. Какой пышный период для Казановы, который в то время посещает королевский двор и беседует с испанскими грандами! После стольких передряг и унижений он испытывает комфортное чувство того, что к нему вернулось былое великолепие.