Читать книгу "Хорошие жены - Луиза Мэй Олкотт"

Если бы Джо не была занята другим, поведение Лори позабавило бы ее, так как неясная боль, не от ревности, но от чего-то похожего на подозрение, заставила этого джентльмена сначала остаться в стороне и наблюдать за новым гостем с настороженностью, как если бы он был ее братом. Но это продолжалось недолго. Он невольно заинтересовался и, незаметно для себя, был втянут в беседу, так как мистер Баэр говорил очень хорошо в этой приятной дружеской обстановке и показал себя с самой лучшей стороны. Он редко обращался к Лори, но часто смотрел на него, и тень пробегала по его лицу, словно вид этого молодого человека в расцвете сил вызывал у него сожаления о собственной ушедшей юности. Потом его глаза устремлялись на Джо так печально, что она, несомненно, ответила бы на этот немой вопрос, если бы видела его; но Джо приходилось заботиться о собственных глазах, и, чувствуя, что им нельзя доверять, она благоразумно не отводила их от маленького носка, который вязала, как образцовая незамужняя тетушка. Но каждый из нескольких брошенных украдкой взглядов освежал ее, как глоток чистой воды после прогулки по пыльной дороге, так как эти взгляды искоса открыли ей несколько благоприятных знаков. Лицо мистера Баэра утратило прежнее рассеянное выражение и казалось оживленным и заинтересованным и даже молодым и красивым, как подумала она, забыв сравнить его с Лори, с которым обычно сравнивала всех мужчин, что было для них чрезвычайно невыгодно. Кроме того, мистер Баэр выглядел весьма воодушевленным, хотя погребальные обряды древних, о которых случайно зашел разговор, не могли рассматриваться как волнующая тема. А когда Тедди был побежден в споре, Джо покраснела от торжества и подумала, взглянув на лицо увлеченного разговором отца: «Как бы он был рад, если бы рядом с ним всегда был такой человек, как мой профессор, чтобы беседовать с ним каждый день!» И наконец, мистер Баэр был одет в новый черный костюм, в котором выглядел джентльменом больше, чем когда-либо. Его густые волосы были подстрижены и приглажены щеткой, но не остались надолго в порядке, так как в минуты волнения он взъерошивал их рукой по своей забавной привычке; и Джо больше нравилось, когда они грозно торчали, чем когда лежали ровно, – она считала, что они придают его красивому лбу что-то от облика Юпитера. Бедная Джо, как она возвеличивала этого простого человека, пока сидела и усердно вязала, не позволив тем не менее ничему ускользнуть от ее внимания, даже тому факту, что у мистера Баэра были золотые запонки в его ослепительно-белых манжетах.

«Милый старина! Он не мог бы нарядиться тщательнее, даже если б собрался ухаживать за девушкой», – сказала Джо себе, и тогда неожиданная мысль, вызванная этими словами, заставила ее так отчаянно покраснеть, что ей пришлось уронить клубок и наклониться за ним, чтобы спрятать лицо.

Однако маневр удался не так хорошо, как она ожидала, так как, уже стоя у погребального костра, который собирался поджечь, профессор, метафорически выражаясь, уронил свой факел и нырнул за маленьким голубым клубочком. Конечно же, они очень ловко стукнулись лбами, у обоих из глаз посыпались искры, и они выпрямились, красные и смеющиеся, без клубка, чтобы сесть на свои места, сожалея о том, что вскочили.

Никто не знал, когда закончится вечер, так как Ханна уже успела ловко удалить из комнаты сонных малышей, кивавших, как два румяных мака, а мистер Лоренс отправился домой отдыхать. Остальные сидели у огня и увлеченно беседовали, совершенно забыв о течении времени, пока Мег, чей материнский ум был угнетен твердой уверенностью, что Дейзи вывалилась из кровати, а Деми поджег свою ночную рубашку, изучая свойства спичек, не встала, чтобы уйти.

– Мы должны спеть на ночь по нашему доброму старому обычаю, потому что мы опять все вместе, – сказала Джо, чувствуя, что, хорошо покричав, сможет дать безопасный и приятный выход переполняющему душу ликованию.

Они не все были там. Но никто не счел эти слова необдуманными или неправильными: Бесс, казалось, по-прежнему была среди них, тихая, невидимая, но все такая же дорогая, ибо смерть не могла разрушить семейный союз, который любовь сделала нерасторжимым. Маленькое кресло было все в том же уголке; аккуратная рабочая корзинка с шитьем, которое она не закончила, когда игла стала «такой тяжелой», была на своей обычной полке; ее любимое пианино, на котором теперь редко играли, стояло на старом месте; и над ним было лицо Бесс, безмятежное и улыбающееся, как в давние дни, оно смотрело на них, словно говоря: «Будьте счастливы. Я здесь».

– Сыграй что-нибудь, Эми. Пусть они послушают, как хорошо ты научилась играть, – сказал Лори с простительной гордостью за свою подающую надежды ученицу.

Но Эми шепнула с глазами, полными слез, покрутив вращающийся табурет у пианино:

– Не сегодня, дорогой. Я не хочу показывать свои умения в этот вечер.

Но она показала нечто лучшее, чем блеск и мастерство, когда пела песни Бесс с нежной мелодичностью в голосе, которой не может научить самый лучший учитель, и тронула сердца своих слушателей с большей силой, чем та, которую могло дать ей любое другое вдохновение. В комнате было очень тихо, когда звонкий голос вдруг прервался на последней строке любимого гимна Бесс. Было тяжело произнести: «И горя нет такого на земле, что небо исцелить бы не смогло», и Эми склонила голову на плечо стоявшего рядом с ней мужа, чувствуя, что среди всех поздравлений по случаю возвращения ей не хватает поцелуя Бесс.

– Ну, а кончим песней Миньоны. Мистер Баэр ее очень хорошо поет, – сказала Джо, прежде чем пауза стала томительной. И мистер Баэр прочистил горло с благодарным «Гм!» и, шагнув в угол, где сидела Джо, сказал:

– Вы споете со мной? У нас отлично получается вместе.

Приятная выдумка, между прочим, поскольку Джо имела не больше представления о музыке, чем сверчок. Но она согласилась бы, даже если бы он предложил пропеть целую оперу, и заливалась, не обращая внимания на ритм и мелодию. Но это не испортило песню, так как мистер Баэр пел как настоящий немец, с чувством и хорошо, и Джо вскоре стала лишь тихонько подпевать, чтобы ей был слышен мягкий голос, певший, казалось, для нее одной.

«Ты знаешь ли край, где цветет лимон?» – эта строка была любимой строкой профессора, потому что «край» означал для него Германию, но теперь он выделил с особой теплотой и музыкальностью другие слова:

Туда, ах, туда, я мог бы с тобой,

Любимая, вместе уйти.

После этого нежного приглашения сердце одной из слушательниц затрепетало восторгом, и ей очень захотелось сказать, что она знает тот край и с радостью отправилась бы туда с певцом, когда ему будет угодно.

Песня имела большой успех, и певец отступил на свое место, увенчанный лаврами. Но несколько минут спустя он совершенно забыл о приличиях и уставился на Эми, которая надевала шляпку, – она была представлена ему просто как «сестра», и никто не обращался к ней как к «миссис Лоренс», с тех пор как появился новый гость. Он забылся еще больше, когда Лори сказал самым любезным тоном, прощаясь:

– Мы с женой были очень рады познакомиться с вами, сэр. Не забудьте, мы всегда будем рады вам, если вы зайдете к нам как-нибудь по пути.