Читать книгу "История руссов. Держава Владимира Великого - Сергей Лесной"

И еще несколько заключительных замечаний. О брачном посольстве в Киев сообщает также французский монах начала XII в. Кларий. Его «Хроника» (на латинском) очень лаконична, но там есть важные подробности. Клария часто цитируют, хотя почему-то нередко в сокращенном варианте. Вот перевод всего интересующего нас отрывка. Под 1046 г. Кларий сообщает: «В то время послал король Генрих Вальтерия, епископа из Мо, и Васцелина из Шалинако[217], вместе с другими, к некоему царю в пределах греческих[218], которого зовут Герискло[219], из земли Руссии, чтобы тот дал ему (Генриху) дочь свою в жены. И тот их со многими дарами, и с дочерью [своею] отослал назад, во Францию»[220].

Ну а как же Рабастия из «Реймсской глоссы»? Ведь если это не Русь, то формально ситуация все равно зависает. Может быть, Рабастию можно сопоставить с Ростовом (по принципу «часть вместо целого» назвали Русь именем одного из древних ее городов, с перестановкой букв). Но попробуем предложить еще одну версию, основанную на объективных, неплохо изученных закономерностях, свойственных сравнительному языкознанию. Окончание слова и предшествующий ему суффикс (если, конечно, это суффикс) обычны для индоевропейских языков, и дело тут в начальной, корневой части. Слово «Россия» из нее не получается. Но если наша Rabastia была зафиксирована реймсскими клириками от греков, то, может быть, и слово это существовало в греческом языке? А тогда (чисто лингвистически, конечно) у него могла быть вот какая предыстория.

Согласно строгим законам регулярных фонетических чередований классическое греческое Raba— должно было произойти из праиндоевропейского *rgw — (звездочка означает форму реконструированного праязыка, начальная буква тут передает ныне нам неведомый звук, наподобие краткого «рь»). А дальше, по правилам исторической фонологии древнегреческого языка, эта *rgwastia должна была сохраняться на протогреческой и микенской стадиях (в XX–IX вв. до н. э.), чтобы потом перейти в ту самую Рабастию, которая «всплыла» в «Реймсской глоссе». Получается вот что: если какие-то земли, ставшие потом частью Руси, носили в индоевропейскую эпоху вышеупомянутое гипотетическое название, то внутри греческого мира это название породило бы как раз Рабастию.

Логичен вопрос: если это и так, разве одни греки знали это тайное имя? Конечно, нет. Но в балто-славянских, лингвистически близких языках индоевропейская праформа развивалась бы иначе. Она уже очень давно дала бы варианты без лабиализации (огубления) и без б-: если отбросить суффикс, то начало слова выглядело бы примерно как Рага— или Руга-. Не напоминает ли это «ругианскую» этимологию Руси (которую отстаивал Аполлон Кузьмин), связанную с балтийскими славянами? Может быть, исторические свидетельства в пользу высказанных выше лингвистических построений просто еще не обнаружены, и наша таинственная Рабастия — вовсе не искаженная, а, напротив, точная форма, каким-то образом сохраненная греками вплоть до византийских времен?

2. Тайна русских пурпурных челнов

(Послесловие к главе 4: «Сообщение Феофана о руссах VIII века»)

Фактологическая канва проблем, рассматриваемых в этом приложении, подробно изложена С. Лесным в тексте указанной главы, поэтому сразу перейдем к сути вопроса. Прежде всего: Анастасий Библиотекарь (ок. 810–879), библиограф Римской церкви, человек высочайшей эрудиции, перевел Феофана грамотно и с очень хорошим знанием византийских реалий. Дело в том, что еще византийский император Константин Порфирородный (905–959), живший лишь немного позже Анастасия, когда византийская терминология не успела измениться, написал знаменитый трактат «Об управлении империей» (Constantinus Porphyrogenitus. De Thematibus et de Administrando Imperio. Bonnae, 1840. Р. 233 и далее). Император в целой главе со знанием дела описывает собственные корабли и упоминает царскую флотилию (разумеется, это не был весь флот!), окрашенную, как и положено, в пурпурный цвет: именно такое значение (а не красный) имеет в этом контексте византийское слово ροῦσιος (в таком же значении иногда употребляет его и Феофан Исповедник в описании царских регалий; как вы помните, над этим тоже размышлял С. Лесной). Константин выделяет императорский «флагман», называя его словом ἀγράριον (галера, барка), а не χελάνδιον (челн, ладья, «шаланда»), однако чуть дальше он все «царские суда» именует χελάνδια βασιλικά, то есть это слово могло обозначать просто легкие корабли.

Выходит, С. Лесной неправ? Все гораздо сложнее и интереснее. Да, Анастасий корректно перевел слова εἰσελθὼν εἰς τὰ ροῦσια χελάνδια: «вступив на пурпурные корабли», направился к устью Дуная (контекст сюжета подробно изложен С. Лесным). Но древнегреческий текст иногда весьма многозначен, и С. Лесной, хотя и он и был стеснен в библиографическом отношении, совершенно прав в том, что существует другой перевод этих же сакраментальных греческих слов, где они интерпретируются (и тоже вполне корректно) как «выступив против русских челнов» (предлог εἰς может означать и «на», и «против»; кстати, и по-русски мы говорим: «пошел НА дружеский пир» и «пошел НА врага»). Еще совсем недавно, в позапрошлом веке, именно этот перевод и был прежде всего известен грамотной публике и неоднократно переиздавался. Причем и набраны в нем эти самые слова так, что ни у кого не оставалось сомнений: εἰς τὰ Рούσια χελάνδια (название народа — с прописной буквы).

Только сделан был этот перевод не «Ассеманом» (тут Лесной ошибается, видимо, не имея сведений об этом авторе), а значительно раньше. Тем не менее, об этом человеке здесь нельзя не сказать.

«Ассеман» — это Джузеппе Симоне Ассемани (1687–1758), так его называли в Италии, где он жил, но и это не настоящее его имя. Юсуф ас-Симани: вот как его звали. Он был ливанцем-христианином, представителем одной из древневосточных церквей, которые, несмотря на формальные догматические различия, всегда были близки русскому православию. Ас-Симани работал в библиотеке Ватикана и великолепно знал редчайшие источники, хранившиеся в ней (а также восточные манускрипты, которые он приобретал для библиотеки и которые, может быть, и сейчас изучены далеко не полно; не зря итальянские коллеги-библиографы звали его «великим Ассемани»). И эти знания нашли отражение в его многотомных, изданных в Риме в 1750–1755 гг. «Календарях Вселенской Церкви» («Kalendaria Ecclesiae Universae»), на которые указывает С. Лесной и которые далеко не ограничиваются календарными сведениями об «экзотических» для Запада восточных церквах. Ас-Симани включил туда уникальные по подбору источников библиографические исследования, в том числе скрупулезно и с явной любовью к предмету разработанные штудии об истоках славян и Руси. Латинский текст этих исследований с бесчисленными древнегреческими цитатами непрост для восприятия, но временами создается впечатление, что читаешь не ватиканского архивариуса, а какой-то забытый труд М. В. Ломоносова (он тоже нередко писал на латыни). Достаточно сказать, в контексте книги С. Лесного, что ас-Симани, совершенно не известный ныне русскому читателю (надеемся, что это открытие уникального автора-эрудита еще состоится), уверенно и со знанием дела писал о славянстве варягов (!), хотя, наверное, у ливанского христианина было немало проблем, более острых и жизненно насущных для его церкви.