Читать книгу "Легкое поведение - Линда Джейвин"

— Ты много раз говорил мне это, Эрнест, но так ли это на самом деле, дорогой? Ты вот критикуешь многих, но разве ты когда-нибудь говорил им в глаза, что думаешь о них? Я слышала, что наедине с собой ты высказываешь куда более резкие суждения, чем в своих телеграммах, — о той же войне, например. Ты ведь не всегда пишешь, что думаешь; ты пишешь то, что считаешь нужным. Мне кажется, ты любишь свое положение в обществе куда больше, чем ненавидишь лицемерие, к которому приходится прибегать, чтобы сохранить это положение.

Хотя и слушая ее с открытым ртом, Моррисон не мог подобрать слов для ответа. Она била точно в цель.

— О, Эрнест, дорогой, — пробормотала она, — я так виновата. Мне не нужно было заводить этот разговор, и я совсем не хотела ссориться.

Моррисон, несчастный, встал и протянул к ней руки:

— Если ты не презираешь меня, иди ко мне.

Она театральным жестом приложила ладонь ко лбу:

— Не могу. Я твердо обещала Мартину хранить ему верность.

Я готов провалиться сквозь землю.

— Тогда зачем ты просила меня приехать? Просто чтобы помучить меня?

— Конечно нет, дорогой. Просто я люблю тебя.

— Тогда почему Иган?

Голос Мэй опустился до шепота:

— Потому что он не так опасен для моего сердца, как ты.

— Выходит, я в тебе ошибался.

Она насторожилась:

— Что ты имеешь в виду?

— Помнишь наш разговор в тот день, когда мы бродили по старому Шанхаю? Ты говорила, что обожаешь риск, что не хочешь жить тихой жизнью в угоду общественному мнению. Я поверил тебе, но теперь думаю, что это была всего лишь бравада с твоей стороны.

Она обмякла, словно марионетка, выпущенная из рук кукловода.

— Touche[45], — еле слышно произнесла она. — Но это не было бравадой. Я готова подписаться под каждым своим словом. И все-таки, — она взмахнула рукой, — я не знаю, что делать. Я обещала Мартину, понимаешь?

— Да, но ты обещала и… — Он уже собирался сказать, что она обещала то же самое и ему, когда до него вдруг дошло, что этого не было.

— Нет, тебе я никогда этого не обещала, — сказала она, словно читая его мысли. — Я стараюсь не давать пустых обещаний. И стараюсь держать те обещания, что уже дала. Можно смеяться надо мной, но таково мое понимание морали.

Моррисон не сразу осмыслил ее слова.

— Ты выходишь за него замуж?

— Нет. Да. Может быть. Я вовсе не стремлюсь к этому. Но он хочет.

Обескураженный ее абсурдной логикой, Моррисон не сумел возразить. Он размышлял о том, как лучше уйти, чтобы не потерять лица, когда она вскочила, бросилась ему на шею и прошептала:

— О милый, ты и я, мы оба в отчаянии, ведь так? В любом случае, Мартин вернется из Токио лишь завтра.

Со стороны порта донесся гудок парохода. Электрический вентилятор скрипнул под потолком, медленно закружив лопастями.

Какая же она все-таки непредсказуемая! В какой-то момент она играет трагедию, а уже в следующее мгновение выступает в роли искусительницы и провокатора! Она возбуждает меня и играет мною в свое удовольствие. Она живет только настоящим, прошлое вычеркнуто из памяти, будущее туманно. Она — Диана, богиня охоты, хотя и не девственница. Ее ум — это лук, а очарование — стрелы. И вряд ли отыщется хоть один белый мужчина во всем Китае, а теперь, как я понимаю, и в Японии, кто избежал бы этих сладких стрел. Она честна, как виски, прямолинейна, как выстрел в упор. Я целую ее и пьянею. Ее искренность достойна восхищения и зависти. Она не обещает мне ничего, кроме мимолетной радости, но и этого довольно. Ее нельзя поработить, и Иган вскоре узнает об этом, к своему разочарованию, бедняга. Я целую ее, и она обнимает меня так крепко, что я задыхаюсь. Она стонет, она вздыхает, она играет спектакль; я так и не знаю, был ли ребенок на самом деле или это очередной лихо закрученный поворот в ее сценарии. Я уверен лишь в том, что весь мир для нее — сцена и она главная героиня, а мы, бедные мужчины, во втором составе. Она права в том, что я не смог бы всю жизнь довольствоваться этой ролью. Я начал понимать Джона Уэсли, с его сомнениями и колебаниями, хотя мне это и нелегко. Мэй Рут Перкинс абсолютно, всецело, по-настоящему верна только себе самой, и больше никому. И хотя она не ищет скандалов, они обрушиваются на нее и всех, кто рядом, словно июньские ливни в Японии. Как бы мне ни была ненавистна мысль о том, что волосатые лапы Джеймсона когда-либо прикасались к ней, я вынужден признать, что он прав. Она нимфоманка высшего порядка — и доказывает это каждым своим жестом, каждым вздохом. И все же… Ее способность дарить счастье уникальна. Ее живость, ее искрометный юмор, ее театральная экстравагантность, ее чувственность. Ее влажность. Ее полные груди. Ее томный взгляд. Ее манящие бедра. Ее лоно. Ее врожденная, непреходящая жажда жизни — тот самый колодец, из которого мы все пьем. Или, быть может, то озерцо, перед которым мы встаем на колени, чтобы полюбоваться собственным отражением в воде. Но каким бы ни был этот водоем, он бездонный, соблазнительный, кристально-чистый. И я остаюсь, прикованный к ней цепями, коленопреклоненный, уповающий на небеса.

Голос Мэй, слабый и нежный, словно мяуканье котенка, ворвался в его мысли, и ее рука схватила его за волосы, отрывая от подушки.

— Дорогой, ты сводишь меня с ума. Теперь я хочу, чтобы ты был во мне.

Глава, в которой сэр Клод подтверждает истину старой поговорки о дипломатах, и наш герой, вдохновленный воспоминаниями о давней осаде, решает продолжать собственную

Утром Моррисон, воспользовавшись тем, что Мэй еще спит, закинул галстук Мартина Игана за спинку кровати. Ему не хотелось уходить, но сэр Клод Макдональд согласился принять его. Они с Мэй нежно попрощались. Мысль о том, что скоро рядом с ней ляжет Иган, была мучительна. Но он был не настолько глуп, чтобы брать с нее обещание хранить ему верность.

Моррисон сошел с поезда в Дзуши, где находилась резиденция министра, и сразу окунулся в удушливую жару. В воздухе кружила мошкара, сосны стояли с обожженными солнцем иголками. На одинокую лужицу слетелись стрекозы, а вдалеке маячили горы, размытые в серовато-голубом мареве. Хотя и несколько утомленный после бессонной ночи, он пребывал в приподнятом настроении и был открыт для новых впечатлений.

Жена сэра Клода, Этель, тепло встретила его. Моррисон считал ее самой привлекательной из жен дипломатов и всегда поражался тому, как повезло сэру Клоду. Когда Этель коснулась его щеки приветственным поцелуем, он отметил, что волосы у нее по-прежнему густые и темные и нет ни одного седого. Что было удивительно для женщины, потерявшей мужа и двоих детей во время эпидемии холеры в Индии, а потом пережившей осаду Пекина вместе с сэром Клодом.

Рукопожатие министра было не столько холодным, сколько слабым и влажным, а его глаза, как у бассета, казались совсем печальными.