Читать книгу "Крылья рока - Роберт Линн Асприн"

Мне пришлось поверить, что каким-то образом ты поймешь это и принесешь его сама. Если я оказался прав, значит, думаю, еще не поздно. Возьми ребенка на руки и иди.

Обернувшись, он приказал открыть двери в детскую.

Там царил хаос. Повсюду валялись разорванные подушки.

Няньки были облеплены перьями, а устало выглядевшая женщина, оказавшаяся матерью ребенка, изучала багровый синяк у себя на руке. Сам же мальчик, бросив яростный взгляд на вошедших, отбросил распотрошенную подушку, чтобы схватить короткий деревянный меч. И бросился с ним на Иллиру.

— Гискурас! Остановись! — прогремел Молин. Ребенок повиновался. Маленький меч стукнулся о мраморный пол. — Вот так-то лучше. Гискурас, это Иллира, услышавшая твой плач.

Стоя неподвижно, ребенок с холодным вызовом посмотрел в глаза жрецу, на что не осмелился бы никто другой.

— Она принесла своего сына, чтобы ты поиграл с ним.

Иллира убрала одеяльце с глаз Артона и не удивилась тому, что они открыты. Она поцеловала его, решив, что он улыбнулся в ответ, и, опустившись на колени, дала детям возможность изучить друг друга.

Ребенок, названный Молином Гискурасом, действительно имел страшные глаза, однако взгляд их смягчился, когда Артон, улыбнувшись, протянул руку, чтобы дотронуться до его лица.

Гискурем исчез, исчезли и образы Вашанки и Темпуса — остались только Гискурас и Артон.

— Вы оставите его здесь? — спросил Гискурас. — Моя мать позаботится о нем до тех пор, пока сюда не прибудет мой отец.

К счастью, Молин не обратил внимания на его слова и не посмотрел в округлившиеся от ужаса глаза принца. Иллира поставила Артона, уже пытающегося сбросить одеяльце, на пол и отошла в сторону, когда в двери комнаты с шумом протиснулись Даброу, Уэлгрин и с полдюжины бейсибских стражников. А в это время Гискурас уже показывал Артону, как держать меч. Кузнец вынужден был признать, что теперь его сын, как ни печально, принадлежит этому месту, хотя ничего и не понял.

Какими бы неприятными и болезненными для народа Санктуария ни оказались последствия, дела обстояли не так уж плохо, как могли бы.

Роберт АСПРИНПЕРНАТАЯ РЫБА В ЧУЖДОЙ СТИХИИ

— Опять вы?! Вон отсюда! Домой — в Лабиринт! На причалах нет легкой поживы!

Монкель, глава рода Сетмур, изумленно обернувшись, посмотрел на своего товарища. Мгновение назад Старик еще спокойно шел рядом с ним. Теперь же он был в шести футах позади и гневно кричал в узкий проход между двумя зданиями, стоящими вдоль причалов гавани.

— И не возвращайтесь! — он картинно стукнул ногой, послав в сторону переулка облако пыли. — Последнего громилу, которого поймали здесь, разрезали на наживку. Слышите? И не думайте возвращаться!

Монкель подошел ближе и, вытянув шею, всматривался в переулок. Пространство было завалено бочками, коробками и укутано тенями, и Монкель не смог разглядеть ничего необычного. Ни фигуры, ни крадущиеся тени не тронули его немигающий взгляд.

Но он давно уже научился доверять суждениям своего товарища в вопросах безопасности в этом незнакомом страшном городе.

— Я просто схожу с ума, когда вижу, как подобный сброд шатается у причалов, — пробормотал Старик, когда они вновь продолжили путь. — Это беда всех денег. Как только появляется некоторый их избыток, тут же собирается всякое отребье, желающее поживиться.

— Я ничего не видел. Там кто-то был?

— Двое. Вооруженные, — спокойно ответил Старик. — Снова повторяю тебе, научись лучше пользоваться своими чудными глазами, если собираешься выжить в этом городе.

Монкель пропустил это предостережение мимо ушей, как и дружескую насмешку в глазах Старика.

— Двое? И что бы ты делал, если б они, ответив на твой вызов, напали на тебя?

Старик повертел зажатый в руке кинжал, и его глаза сверкнули.

— Выпотрошил бы и продал на базаре, — подмигнув, он засунул кинжал в ножны на поясе.

— Но ведь их было двое…

Старик пожал плечами:

— Я встречался и с худшими раскладами. Как большинство людей в этом городе. И они не из тех, кто хорош в честной драке.

К тому же нас тоже двое.

Монкель внезапно вспомнил про собственный нож, так и оставшийся в ножнах на поясе. Старик настоял, чтобы он купил его и постоянно носил с собой. Это был не тот нож, которым пользуются рыбаки при починке сетей и канатов, а зловещий боевой клинок, предназначенный для того, чтобы проходить между ребрами и полосовать вытянутую руку или кулак. В своем роде это было такое же замечательное оружие, как и нож рыбака, но Монкель с опаской относился к нему.

Когда низкорослый бейсибец внезапно осознал, как близко он был к поножовщине, в душе его пробежала волна страха.

И страх этот усиливался по мере того, как до Монкеля доходило, что если бы драка состоялась, она завершилась бы прежде, чем он успел среагировать. Остался бы он жив к концу ее или нет, зависело исключительно от мастерства Старика.

Тот, похоже, прочел его мысли и обнадеживающе положил руку на плечо юноше.

— Не беспокойся, — успокоил он. — Главное — вовремя их обнаружить, а не сражаться. Это все равно что ловля рыбы: если не можешь определить, где она, не сможешь и поймать ее.

— Но если бы они напали…

— Покажи им спину, и они нападут. Но если ты обнаружишь их, не рискнут. Они ищут жертву, а не драку. Если ты трезв и смотришь им в лицо, они исчезают, отправляясь искать более легкую добычу. И воры.., и убийцы. Все одинаковы. Просто держи глаза открытыми, и ты в безопасности. Так и передай это своим сородичам.

Монкель медленно покачал головой — не в знак несогласия, а в изумлении. Ни один год его жизни не прошел без того, чтобы друг, родич или знакомый не пропал в царстве теней. Смерть приходила в разных обличьях к тем, кто бросал вызов морю, живя им: внезапный шторм, ненанесенный на карту риф или отмель, нападение неведомого чудовища или просто минутная небрежность, приведшая к несчастному случаю. Глава рода Сетмур видел все это еще до того, как достиг поры возмужания, а особенно теперь, когда стал главой рода, и считал, что привык к тому, что тень смерти витает над людьми его ремесла. «За улов мы расплачиваемся кровью», — эту поговорку он сам применял не реже, чем слышал.

Однако насильственная смерть, результат убийства или нападения, была для него в новинку. Обыденность, с которой жители этой новой земли вступали в схватку и защищали себя, выходила за рамки его понимания. Но вот что пугало его больше всего: не насилие, а легкость, с которой его новоприобретенные друзья принимали его. Они подвергали сомнению и оспаривали само существование этого насилия не больше, чем приливы или заход солнца. Это была неотъемлемая составная часть мира Старика… ставшего теперь и его миром.