Читать книгу "Почти живые - Андрей Дышев"

Мы беседовали о сепаратизме, о тыловиках, которых надо бросить хотя бы на одни сутки в окопы, чтобы они поняли свою главную задачу. Но не было такого приказа. Десятки полковников околачивались в палаточном городке, думая о том, как бы не попасться на глаза начальству, которое может спросить о работе, и еще их заботило, как бы не пропустить очередной прием горячей пищи. В штабе питание поставили отменно: с первым, вторым, третьим и четвертым.

Егорыч, захмелев, пустился в медицинские темы. Суть их была в том, что медобеспечение СОБРа не соответствует военно-полевым задачам.

— Пустили как пехоту, — произнес тусклым голосом Витя. — Элиту МВД… Кому-то надо, чтобы мы полегли здесь костьми, и тогда города полностью захватят бандиты. Кто, кроме нас, больше всех идет на огневой контакт с ними?

Он тоже выпил и прислушивался к боли в руке: ждал, пока утихнет. Удел раненого: терпеть мучения и пытаться не думать о них. На каждом повороте или перекрестке нас останавливала местная милиция, проверяли документы. Вокруг района боевых действий накрутили не меньше четырех колец оцепления. Толпа журналистов застряла между четвертым и третьим кольцами, дальше их не пускали. Мы остановились. Здесь были уже знакомый мне Аркаша Мамонтов в своем красном пуховике, Витя из «Комсомолки», экзальтированная худая дева из немецкой телекомпании, ни бельмеса не знающая по-русски, но пытающаяся что-то еще понять, телегруппы из «ОРТ», «Вестей», радийщики, полуцерэушная команда «врачей без границ» и прочие господа и товарищи. Все они были сильно возбуждены, наивно пытались выяснить обстановку у омоновцев, и когда кто-то из них произносил больше одного предложения, — тут же к нему бросалась вся журналистская братия с камерами, микрофонами на палках и в руках, со всеми кучами проводов и «юпитеров». Они брали интервью друг у друга и дружно проклинали милицейские власти, которые перекрыли кислород гласности.

Завидев меня, Аркаша поспешил навстречу с небывалой для его комплекции подвижностью.

— Старик, выручай, надо пробиться через кордоны! Провезите нас!

— Если ребята не против и если досматривать не будут, — ответил я.

Ребята махнули рукой: пусть едут.

Мы со студентом не преминули позвонить по спутниковой связи энтэвэшников. В кабинете редактора телефон не отвечал, а второй был занят. Игорь же дозвонился до матушки с первого раза. Я вышел из машины, и через стекло наблюдал, как молодой человек становился мальчиком. Наверное, мамочка баловала его в детстве и уж, наверное, не рассчитывала, что ее ненаглядный пойдет в эту ужасную милицию.

Я вернулся в автобус, спросил:

— Ну, где эти телевизионщики?

Все загадочно промолчали. У окна сидел со скучающим видом краснощекий боец с автоматом и с платком цвета хаки на голове. Я чертыхнулся. Это был переодетый телеоператор.

— А Аркаша где?

— Здесь! — сказал доктор и зачем-то посмотрел вверх.

Ладно, одного переодели, и я сразу не узнал. Но как спрятать такого бугая, как Аркаша?

— Я здесь! — донеслось из-под штабеля ящиков от патронов.

Заглянув между сиденьями и приподняв старый бушлат, увидел огромные ботинки. Сверху все было тщательно укрыто.

Мы тронулись. Я надел камуфляжный бушлат Егорыча и сел у окна, чтобы не видны были мои черные ободранные джинсы. У поста нас остановили, один из омоновцев заглянул в салон, скользнул взглядом. И вдруг в толпе журналистов, напирающих на милицейскую цепь, я увидел Леву Циркуса.

— Уже здесь, попрыгун! — не удержался я от восклицания. — Полуамериканский подданный.

— Ты о ком? — прогудел Аркаша.

— О Леве Циркусе… Вездесущий, как грязь.

Мамонтов вытащил свою голову на поверхность и изрек:

— Не знаю, где правда, а где вранье, но Лева, когда вернулся от Радуева, пустил про тебя длинную соплю, что ты — старый друг его заместителя. Назвал имя — Шамиль, что вы еще с Афгана вместе воюете. И остался там в качестве советника за приличные бабки…

Сообщив это, Аркаша умолк, ожидая моей реакции.

— В былые времена в лучшем случае меня бы посадили и допрашивали с пристрастием, — ответил я. — В худшем — шлепнули бы на месте… Ну, а так как в моде предательство, а сволочи, типа Калугина с Бакатиным, — образец для восторга, я отделался только одним допросом… А насчет Шамиля… Я действительно знаю его по Афгану — он был у меня сержантом…

От невыносимой злости у меня перехватило дыхание, в лицо будто швырнули лопату раскаленных угольев. Много подлости встречал, и всегда она подстерегала неожиданно и била наотмашь. На то она и подлость — низшая ступень человеческого счастья. Я вытер испарину, неожиданно резко произнес:

— Да вылазь ты, уже не высадят… Что еще он про меня рассказывал?

Мамонтов вылез, повел округлыми плечами, усмехнулся:

— Да ты не переживай. Циркус как вышел с той стороны, сразу попал к крутым ребятам из ФСБ. Они начали его прокачивать со всех сторон, вот он сразу про тебя все и выложил. Откуда я знаю? А у меня принцип такой — все знать. Друзья из ФСБ рассказали по секрету. У них сейчас знаешь какое правило? Если засранца посадить не могут, и он выскальзывает, они дают нам про него утечку информации. Ну, а дальше по принципу «по неподтвержденным сведениям»… И все в открытую про негодяя рассказываем. Хоть какое-то утешение… Ты журналист, сам знаешь, как это все делается… И чтоб ты знал, Володя, этот треп про тебя прошел в подборке теленовостей. Но не в нашей.

Я не стал уточнять, в какой. Это уже не имело значения. Значение имело совсем другое: цель, которую преследовал Циркус. Если его так перепугали фээсбэшники, значит… Мысль моя растекалась, я всегда испытывал трудности, прослеживая логику негодяев. Разумеется, все поддавалось объяснению: Левушка перевел «стрелки» на меня, сделав это лихорадочно и поспешно. Заложил, приукрасил, видно, рассчитывая, что меня тут же обуют в кандалы. Или расстреляют… И я, наивный, стал вспоминать, не обидел ли я чем коллегу-журналиста? И еще более нелепая мысль: «А не подставил ли он меня, как конкурента?»

До христианского всепрощения я еще не дорос и поэтому поклялся набить лживому Циркусу все выступающие части тела…

По пути, на тыловом пункте, мы заправили автобус горючим, загрузились под завязку ящиками с патронами, гранатами всех сортов, гранатометами, сигнальными ракетами и даже «черемухой». В селе Советском высадили коллег-телевизионщиков, они сердечно и долго трясли наши руки…

Как стемнело, отправились к позициям, предварительно выключив все огни. Дорога, прямая, нетронутая, вела прямо к селу, и чем ближе к нему, тем более пустынной была она. Странная, нелепая, будто зачумленная, дикая, необитаемая. Ее боялись, словно была она раскалена до предела. Мы остановились в двухстах метрах от села. Трассеры полосовали небо энергичными росчерками. Впереди полыхало что-то недогоревшее.

Дверь с визгом сложилась в гармошку.