Читать книгу "Спасатель. Жди меня, и я вернусь - Андрей Воронин"

Даже снизу, из воды, Женька отчетливо видел, что уступ тянется вдоль берега, насколько хватает глаз, постепенно поднимаясь наверх, к гребню береговой гряды. Он видел редкие заросли кустарника, видел темные провалы двух или трех пещер и мысленно поражался себе: ну как? Как можно было ухитриться?! Вон же она, та самая дорога, которую он искал. И ни постов на ней, ни засад – гуляй не хочу!

Его понемногу сносило вдоль берега. Поначалу Женька не обратил на это внимания, а потом спохватился: эй, эй, куда? Стоять! Его уже наверняка хватились, и, возможно, прямо в эту минуту кто-то уже спускается в колодец, чтобы его спасти. При наличии веревки сделать это не так уж сложно, надо только продержаться на месте, пока его не найдут…

Он попробовал выправить курс и понял, что ничего не выйдет: бочка была не тем кораблем, чтобы бросать вызов океанским течениям. Женька подумал, что какое-то время сможет продержаться на воде и без нее, и на пробу выпустил цепочку. Намокшая одежда сразу потянула его на дно; торопливо схватившись за цепочку, Женька переложил в ту же руку свой трофейный штык, а другой попытался развязать шнурки на кроссовках, поскольку, не разувшись, нечего было даже мечтать избавиться от узких джинсов. Мокрые узлы ни за что не хотели развязываться, и, пока Женька с ними воевал, его отнесло еще дальше – так далеко, что он едва различал щетинистую полоску кустарника, обозначавшую устье тоннеля. Еще пара плавных взмахов гигантских водяных качелей – и он уже затруднился бы с уверенностью сказать, который из островков прилепившегося к отвесной скале кустарника тот, а который не тот. Потом его пронесло мимо выступа скальной стены, и он окончательно потерял из вида место своего приводнения, а вместе с ним и львиную долю надежды когда-либо снова почувствовать под ногами твердую землю.

– Вот баран, – сквозь зубы произнес Женька Соколкин, не имея в виду никого, кроме самого себя. – Конь педальный, князь Гвидон недоделанный…

Мелкие волны плескались у железных боков бочки, мимо, слегка покачиваясь, неторопливо проплывал неприступный скалистый берег. Черные скалы были испещрены потеками птичьего помета; чайки с криками кружили над головой, и одна из них, сев на воду, какое-то время плыла поодаль, подпрыгивая на волнах, как игрушечная целлулоидная утка, и кося в сторону Женьки любопытным глазом с ярко-оранжевой радужкой. Женька где-то читал, что чайки любят выклевывать обессилевшим жертвам кораблекрушений глаза; скорее всего, это была просто байка, одна из страшных морских легенд, но, неожиданно сам превратившись в героя такой истории, Женька Соколкин на многое стал смотреть иначе. Взгляд чайки показался ему оценивающим; эта милая птичка словно прикидывала, с какого глаза начать. С такого расстояния было хорошо видно, какой у нее длинный, крепкий, хищно изогнутый на конце клюв, и, живо представив себе пару-тройку неприятных картинок, связанных с этим клювом, Женька с сердитым криком замахнулся на чайку штыком. Чайка забила крыльями и улетела, прокричав напоследок какое-то птичье оскорбление.

Откуда-то издалека послышался звук, похожий на раскат грома, за ним еще и еще один, и вскоре грохот слился в сплошную канонаду. Женька решил было, что снова слышит голос Канонирского грота, но, подумав секунду, отверг это предположение: его несло в другую сторону, не к гроту, а от него, и если он не слышал грохота волн раньше, то теперь не должен был слышать и подавно. Вероятно, наверху, на невидимой отсюда, из-под обрыва, верхушке горы, снова начался минометный обстрел. Это, помимо всего прочего, означало, что ждать помощи от старших не приходится. Никто не пустится за ним в погоню вплавь или на каком-нибудь подручном плавсредстве наподобие еще одной бочки – там, наверху, каждая пара рук и каждый ствол сейчас на вес золота. И то, что обуза в лице Женьки Соколкина отправилась в незапланированное плаванье без руля и ветрил, для тех, кто остался на КНП, пожалуй, даже очень удобно: баба с воза – кобыле легче. Как говорится, проблема себя изжила. Сама изжила, в силу присущей ей, проблеме, бестолковости и неуклюжести…

Бочка продолжала дрейфовать вдоль скалистого берега. Вода была не то чтобы ледяная, но и не особенно теплая – прямо скажем, не для продолжительного купания, – и Женька мало-помалу начал коченеть. Вот это уже действительно была проблема, причем достаточно серьезная, но с ней, как и с другими своими проблемами, он, увы, ничего не мог поделать. И в конце-то концов, из огромного количества предложенных ему судьбой вариантов смерть от переохлаждения была едва ли не самым предпочтительным. Говорят, что, перед тем как замерзнуть насмерть, человек перестает чувствовать холод и просто засыпает. Да, это, как ни крути, лучше, чем быть разорванным на куски стаей акул…

Впереди показался выступающий в море скалистый мысок. Черная скала напоминала кривой обломанный клык, отороченный понизу белой пеной. Из пены выглядывали, то и дело скрываясь под водой, мокрые верхушки камней. Из-за мыса, отчасти перекрывая отдаленный грохот взрывов, доносился ровный, мощный шум прибоя. Расслышав этот звук, Женька понял, что плаванье пора как-то закруглять, пока оно и впрямь не превратилось в одиссею а-ля князь Гвидон, которого носило в бочке по морям и океанам, пока он из младенца не превратился в здоровенного дядьку.

Рискуя потерять бочку и утонуть, Женька отпустил ее и некоторое время возился, закрепляя на поясе штык таким образом, чтобы он, с одной стороны, не выскользнул, а с другой – не пустил кровь своему новому владельцу. По ходу этой операции он несколько раз окунулся с головой и наглотался соленой воды; бочку за это время отнесло метров на шесть, и догнать ее удалось не без труда.

Предотвратив побег, Женька развернул бочку торцом к себе, ухватился обеими руками за выступающие жестяные бортики, направил свой неуклюжий поплавок в сторону мыса и усиленно заработал ногами, как это делает малышня в бассейне во время уроков плавания. Только вместо пенопластовой доски у него была тяжелая и неповоротливая железная бочка, а вместо бассейна – океан. Пыхтя и отплевываясь, Женька подумал, что когда-нибудь будет вспоминать об этом приключении с удовольствием и даже, наверное, с улыбкой: а лихо я тогда в море-то навернулся! Но сейчас ему было не до смеха, да и удовольствия никакого он, честно говоря, не испытывал: было тяжело, холодно и страшно, да и перспектива до конца своих дней робинзонить на торчащем из моря обломке скалы ему как-то не улыбалась.

Через какое-то время бочку, а вместе с ней и Женьку начало все сильнее качать. Качка становилась беспорядочной, а шум разбивающихся о скалы волн таким громким, что, вздумав подбодрить себя энергичным восклицанием, Женька не услышал собственного голоса. Потом бочка с глухим металлическим гулом ударилась обо что-то твердое. Удар получился сильным, норовистая бочка вырвалась из онемевших пальцев и, кувыркаясь в волнах, пустилась в самостоятельное плавание. Волна накрыла Женьку с головой, неудержимо понесла вперед и чувствительно шмякнула об угловатый, скользкий от водорослей камень. Ему удалось уцепиться кончиками пальцев за какой-то выступ и удержаться, когда волна, отхлынув, попыталась утащить его с собой в открытое море.

Хорошо представляя себе, что будет дальше, Женька принялся отчаянно карабкаться наверх. Очередная волна с шумом разбилась о скалы, но он был уже почти в безопасности, и волна, вместо того чтобы снова ударить его об острые камни, сильно, но мягко наподдала снизу вверх пониже спины. Этот дружеский тычок в корму помог преодолеть препятствие, и через секунду Женька уже стоял по колено в бурлящей, пенящейся, закручивающейся десятками маленьких воронок воде у подножия скалы. Море отхлынуло, обнажив покрытую мокрыми космами мертвых водорослей, пестрящую обломками ракушек россыпь мелких камней, и снова прыгнуло на берег, окатив Женьку солеными брызгами и едва не сбив с ног. Впрочем, это были уже семечки, и, проинспектировав состояние своего драгоценного организма, Женька пришел к выводу, что на удивление легко отделался. Организм пребывал в полном порядке, если не считать пары ушибов, ссадины на коленке и разорванной штанины. И если он не вышел на берег с гордо поднятой головой, а выполз, как это делают в кино жертвы кораблекрушения, достигшие затерянного на океанских просторах необитаемого острова, так не потому, что обессилел, а из-за скользких камней и волн, которые делали это место непригодным для нормальной ходьбы. Короче, выбрался, и слава богу. А как выбрался, как при этом выглядел со стороны, абсолютно неважно: все равно никто тебя не видел.