Читать книгу "Волкодав. Мир по дороге - Мария Семенова"

Иригойен вежливо улыбнулся:

– Моему господину угодно было запамятовать, что мальчика он уже продал…

– Нам нужно обсудить твоё щедрое предложение, благородный Саал, и взвесить наш кошелёк, – с достоинством наклонила голову мать Кендарат. – А теперь, если ты не против, я всё же взглянула бы, нельзя ли чем помочь твоей бесценной супруге.

– Он спал в самом потаённом подземелье, у мёртвого озера, сиявшего голубым светом, – рассказывал Волкодав. Ему казалось, он тащил тяжёлые сани, нагруженные дровами. – Каттай улыбался во сне. Он бросил тёплую курточку и башмаки, что ему дали хозяева, и надел безрукавку – мамин подарок.

Стряпуха качала головой и утирала глаза передником. Молоденькие приспешницы всхлипывали так горько, что венну хотелось соврать им в утешение. Но эту науку, как и всякую другую, надо постигать с детства: после не выучишься. И венн только сказал:

– Он хотел её выкупить. Я пришёл вместо него.

Дёрнулась входная полсть, удерживавшая «непотребные» запахи стряпни от проникновения в покои. Мыш на всякий случай развернул крылья, однако появилась всего лишь девчонка на побегушках. На неё зашикали, но бойкая малявка лишь отмахнулась.

– Эй, охранник, твои хозяева с нашим господином прощаются! А мышка у тебя ручная? Можно погладить?..

Снаружи было всё так же сыро и неприютно. К тому же сгущались ранние сумерки. Когда Иригойен и Волкодав с матерью Кендарат вышли на улицу, телега виноторговца стояла на прежнем месте. С неё только-только сгрузили пустые бочонки. Теперь из лавки один за другим выкатывали полные. Погрузчики лавочника хотели управиться как можно быстрее, подручные купца, умаявшись, встали передохнуть. Поэтому бочонки пока складывали просто наземь, подпирая снизу, чтобы не покатились.

Привратник Саал Тейекена, закрыв за гостями калитку, неожиданно взялся отпирать ворота. Снизу приближались два всадника. Мальчик верхом на выносливой лошадке нардарской породы ехал впереди, как и полагалось важному господину. Будущий воин сидел гордо и прямо. Молодой слуга ехал следом, он горбился в седле и зябко прятал лицо. Кони шли грунью[41], осторожничая на скользком подъёме.

Волкодав успел подумать, что это, должно быть, возвращается с виноградников продолжатель имени Саал…

Ветер, морщивший рябью талые лужи, вдруг загудел и рванул так, что с крыш, разваливаясь в воздухе, целыми лоскутами полетели пласты налипшего снега. Слуга спешился у ворот и побежал вынимать из седла юного господина. Тот не стал дожидаться помощи – слез сам.

Ветер подхватывал ошмётки мокрого снега, закручивал их воронками и выпевал:

Ускакал, ничем не тревожимый,

Недосуг ему оглянуться…

Сверху донёсся предостерегающий вскрик. Волкодав вскинул глаза. Оттуда, подпрыгивая и вертясь, прямо на него мчались два больших перекати-поля…

Нет!

Два тяжёлых бочонка, сорвавшиеся с укладки!

Работники бежали следом, но догнать не могли. Кто-то из погрузчиков, оступившись, растянулся в талом снегу…

Завизжал Мыш.

Бочонки были двумя снарядами, метко пущенными из катапульты. И не подлежало сомнению, чья воля их направляла. Посреди улицы стояла исхудалая женщина. Ветер трепал просторную рубаху, раздувал волосы.

НЕТ!..

Иригойен вскинул руки в отвращающем движении.

– Матерь Луна!..

Волкодав и жрица одновременно сорвались с места. Мать Кендарат устремилась наперерез бочкам. Венн сгрёб мальчишку. Отшвырнуть его было попросту некуда. Волкодав успел только повалить мальца наземь, прикрывая собой…

Дубовое ядро пронеслось над ним, смазав по волосам, и, более не коснувшись земли, бухнуло в многострадальную стену. Удар вышел глухим, словно между камнем и деревом вклинилось нечто более мягкое. Потом, звякая по мостовой, прокатился пустой обруч. Копыта напуганных коней выбивали дробь уже за углом.

Волкодав выпустил мальчишку и сел. Катим стояла над телом молодого слуги, замершим у стены. Талая жижа под головой парня наливалась густым тёмным багрянцем. Пустой обруч всё не мог успокоиться. Свалился набок, продолжая вертеться. И звенел, звенел без конца…

Запылился след на дороженьке,

Больше дети здесь не смеются…

На иссохшем лице Катим не было ни радости, ни торжества. Она медленно развела руки, воздела над головой… И пропала, рассыпавшись шелестящим облаком сухих листьев. Ветер последний раз закрутил их смерчем, потом разметал в стороны.

Подошла мать Кендарат. Волкодав сперва даже испугался, решив, что она тяжко изранена. С неё обильно текла наземь густая красная влага. Волкодаву понадобилось мгновение, чтобы учуять запах вина и заметить в десятке шагов обломки бочонка, разбившегося о её руку.

Мыш переступал по плечу Волкодава, воинственно топорщил шерсть и плевался.

– Зачем ты вывалял меня в грязи? – сердито спросил мальчик. – Я мог увернуться!

Подбежал Иригойен. Нагнулся к мёртвому, осенил себя знамением Полумесяца и пробормотал:

– Она отомстила…

– Да, – сказала мать Кендарат. – Она отомстила.

…А в лицо мне – всё снег. Стылый ветер да мокрые хлопья.

Он слепит мне глаза и за ворот по капле течёт.

Так какого рожна я под эти разящие копья

Всё шагаю упрямо вперёд, и вперёд, и вперёд?

Может, где-то меня ожидают у печки пельмени

И заботливый родич усадит поближе к теплу?

Так ведь нет – и зачем, если валит метель на колени,

Я упрямо встаю и опять ковыляю сквозь мглу?

Снежный плащ на плечах набирает всё большую тяжесть,

И не гнутся колени, и в полную грудь не вздохнуть,

А тропа впереди всё никак не становится глаже,

И неведом конец, что собой увенчает мой путь.

Всё, наверно, случится в свой срок и обыденно-просто.

Наметёт непогода ещё один холмик в снегу,

И буран бу дет петь свою песню над вечным погостом,

И лихая позёмка отнюдь не замрёт на бегу.

Грех роптать на судьбу! Не такие, как я, цепенели

И последний поклон отдавали холодной земле.

Я за ними бреду – без надежды и, в общем, без цели,

Путеводной звезды не умея увидеть во мгле.

Но пока я дышу, не дописана эта страница,

И рябиновый посох не выпал ещё из руки.

Вместе с корками мокрого льда отдираю ресницы

И в жестокой усмешке свирепые скалю клыки.