Читать книгу "Третье яблоко Ньютона - Ольга Славина"

И снова, как уже повелось в России, Мэтью ворочался всю ночь. Варя — непостижима. Зачем вдруг Санкт-Петербург, роскошный отель, прическа от парикмахера. Завтра балет. Что у нее в голове? Против нее уголовное дело, только что дикой смертью умер человек, так или иначе с ней связанный, тут потенциально столько развилок, вплоть до самых неприятных… Она ограничена в свободе, не может съездить к семье. А у нее в голове осмотр достопримечательностей, французский ресторан и балет. Смотрит на него распахнутыми глазами, как будто ожидает от него начала какой-то новой жизни. Что она от него ждет и какие у нее приоритеты? Дикая история в Канаде. Никогда за четверть века работы у него в финансовом деле не было трупов. Варя даже не понимает, что по факту смерти начнется, скорее всего, самостоятельное расследование. Дай бог, конечно, чтобы это не было убийством. Он летел сюда со смутной надеждой, что Варя припомнит что-либо, что поможет ему хоть в какой-то степени понять обстоятельства смерти Серикова. Самоубийство? Для этого он должен был быть клиническим сумасшедшим. Тем более такой варварский способ. И Варя говорила о его неадекватности, и детектив сказал, что шизофрения на лице написана. Но он же как-то жил, руководил огромным бизнесом в трех регионах, не в смирительной же рубашке он это делал. Если это самоубийство, то что послужило толчком, что случилось именно в тот день? Или его все же убрали… Русские бандиты? Скорее всего, согласно методу исключения, остальное просто нелепо. Не английские же спецслужбы? Конечно, ничего нельзя полностью исключать, но тогда какого уровня у них ставки в этой операции, если они пошли на убийство в чужой стране… Ему надо в этом разобраться, чтобы яснее понимать свои позиции в суде. Мысли снова перекинулись на Варю. Ее, похоже, смерть Серикова вообще не смутила. Она о чем угодно была готова говорить, только не об этом. Что с ней такое сегодня? Это слово «Мастер», эта готовность бежать к нему с раскрытыми, протянутыми руками. Даже не просила немедленно показать ей наработки для суда. У них всего два дня, чтобы подготовить его, Мэтью, к решающему восхождению по непростым ступеням окончания ее дела. А она смотрит на него грустными глазищами и ждет. Чего? Любви? Тогда, в Москве, он был уверен, что они все видят одинаково. Что она, как и он, легко и изысканно танцует этот мастерский танец двоих. Да, танец о любви, все танцы — о любви. Но он-то полюбил ее именно за безупречность мастерства, за владение искусством этого танца, за умение наслаждаться общей тайной, за невысказанность. В том танце они познавали друг друга, отступали, вновь приникали друг к другу, их мысли, души и тела сливались в одно. Он любит Варю, он в этом не сомневается, сегодня он еще раз понял, как ему ее не хватало, но ситуацию он больше, похоже, не контролирует. Или у Вари в голове какой-то новый танец?

Он сам во всем виноват. Как он мог вообще затеять этот танец, поддаться его обманчивой легкости и столь же обманчивой пленительной изысканности. Танец пленителен, спору нет, только нет в нем никакой изысканности, а есть лишь помутнение разума. Почти как у Серикова, честное слово…

Как она сказала тогда? «Это Москва, Мэтт… город чудес в стране чудес…» А Санкт-Петербург, имперский город, так не похож на Москву. Там была пряничная разноцветная иконопись, пропитанная ароматом ладана, разукрашенная золотом, — какая-то туземная архитектура! Там — магия врубелевского демона в Третьяковке, висячих садов декадентского ресторана посреди грязных улиц, чудовищного даже для стойкого британца мороза, скрипящего снега. Тут — прохладная, влажная и свежая весна, строгие как Верховный суд, классические здания, ажурные мосты. Красота этого города настолько изощренна, что кажется и строгой, и порочной одновременно. Тут люди изнемогают рассудком от полуночного света. Ему в этом городе, едва он увидел Варю, стало пронзительно ясно, что все его московское бесстрашное раздвижение границ было дикостью, безумием… Как он мог дать волю своим чувствам и затеять этот танец? А Варя в этом городе, похоже, окончательно потеряла голову. В Москве она тонко балансировала на грани искусства и чувства, а тут как будто отдалась тонкой эротичности этого города, забыв о каких бы то ни было границах.

Что за игры сатанинские играются в этой стране? Кто убил Серикова или почему его безумие убило его? Почему Варя грезит о лебедях, а не о своей свободе… Почему в обоих городах, а скорее всего во всей стране — эти неукротимые страсти, неудержимые эмоции, почему даже неглупые люди попирают тут устои и сходят с ума. Зазеркалье… Оно обмануло его. Впервые в жизни он, Мэтью Дарси, непонятным и недопустимым образом выпустил свои воспитанные в строгой изысканности чувства из-под контроля. Превратил познание в чувственный процесс. Его смутила Варя с ее то ли игрой, то ли — еще хуже — лавиной реальных страстей. Его смутил весь этот мир, который проник в его собственный, куда он еще никого и никогда не пускал.

Утром он взял себя в руки. Это полуночный свет на него так подействовал. Он должен сегодня доделать ходатайство, постараться насладиться «Лебединым озером» в Мариинке, завтра разобраться с остальными деталями и вечером улететь. Пусть эти люди сами разбираются со своей страной, со своими неистовыми эмоциями, его путь — по лестнице в небо. В конце концов, хотя бы ради самой Вари, если эта милая дурочка этого сама не понимает. Когда он вернет ее в Англию, она образумится.

Они работали весь день. Варя казалась спокойной и благоразумной, опять подмечала какие-то недоработки в его презентации, радуя его цепкими наблюдениями, как тогда в Лондоне. Она все-таки стала ему очень близка, и этого уже не изменить, как бы он себя ни корил за их ночи в Москве. Мэтью обсуждал с Варей бумаги и смотрел опять так пронзительно молча в ее глаза, как бы говоря «подожди, у нас сейчас нет права ни на что иное. Если нам повезет, все будет, только потом». Но в ее глазах он не мог прочитать ответа. Во второй половине дня Варя стала скисать, становилась все более поникшей. Может, она просто устала за эти месяцы? Когда в шесть они закончили работу, Мэтью поднялся, чтобы проводить ее до двери, — ей же, вероятно, надо переодеться для театра, она так трепетно относится к своему облику… Варя, продолжая сидеть в кресле, совсем низко опустила голову и сказала:

— Мэтт, я больше так не могу…

— Что теперь случилось?

— У меня кончились силы. Я их черпала в ожидании тебя весь месяц. Вот уже второй день нашей встречи, а ты мне не сказал ни одного человеческого слова. Только как адвокат все время. Я не могу так больше.

— Варя, я понимаю, как тебе сложно. Да и мои новости не могли тебе спокойствия добавить. Но они же, я тебе вчера уже говорил, не меняют сути нашей задачи, если смотреть рационально на…

— Рационально? Ты вообще не понимаешь, о чем я. Ты рационален… Ты… ты холодный, да, бесчувственный, черствый, холодный человек. Мне и совсем немного-то нужно. Ты мой защитник, ты понимаешь, что это значит? А ты меня не защищаешь, не поддерживаешь совсем. Кто, кто у меня есть кроме тебя? Ты же единственный мужчина, который может… — Варя уже размазывала слезы по лицу. — Ты, ты… должен меня поддержать, какие-то, я не знаю, слова сказать ободряющие, защитить меня. Я совсем одинока, мне страшно. Ты же человек, ты… Ты даже не хочешь понять, что мне — в конце концов — попросту не с кем обо всем этом поговорить. Я ведь не железная, мне одной все время знаешь как трудно. По вечерам одной тоскливо… А ты совсем мне не звонишь… Ну, чтобы поддержать…