Читать книгу "Магический круг - Кэтрин Нэвилл"

Сэм взглянул на меня странно затуманенными глазами.

— Семьи? — удивилась я. — Какое это имеет отношение к нашей семье?

Я вновь почувствовала уверенность, что на самом деле мне не хочется этого знать.

— Только одна вещь связывает воедино кусочки этой картинки-загадки и одновременно связывает ее с нашей семейкой, — сказал Сэм. — На мой взгляд, это все то же Пандорино завещание. Поскольку мы уже пришли к общему выводу, что она, вероятно, завещала что-то ценное каждому из наших трех родственников, остается вопрос: что же она завещала четвертому, ее единственному сыну?

— Огастусу? Моему отцу? С чего бы вообще оставлять ему что-то? Ведь она же бросила его сразу после рождения!

— Видишь ли, дорогая, — с ироничной улыбкой произнес Сэм, — он единственный из нашей семейки, за исключением тебя и меня, кого мы еще не обсуждали. Когда Пандора умерла, мне было всего четыре года, а ты еще только родилась, поэтому мне хотелось бы выяснить в будущем несколько вещей. Разве не кажется странным, что мой отец Эрнест, старший ребенок Иеронима Бена, унаследовал только права на добычу полезных ископаемых в Айдахо, в то время как твой папочка — младший сын — заполучил мировую империю по добыче и производству…

— Неужели ты намекаешь, что мой отец как-то связан со всем этим? — недоверчиво спросила я, высвобождая руку.

Когда я встала, Сэм остался сидеть, по-прежнему пристально глядя на меня. В голове у меня царил полный сумбур, но Сэм еще не закончил:

— Я намекаю, что тебе нужно найти ответы на некоторые вопросы, хотя бы ради самой себя. Почему, как ты думаешь, сразу после моей смерти Огастус связался с моим адвокатом, чтобы узнать, что я оставил тебе? Почему он организовал пресс-конференцию в Сан-Франциско, решив привлечь общественное внимание к моему завещанию? Почему Огастус целыми днями названивал тебе в Айдахо, пока наконец не застал тебя, и почему он настаивал, чтобы ты предупредила его, как только получишь эти документы от моего доверенного лица? Откуда вообще Огастус мог что-то знать о каких-то документах?

— Но мы все знали о них! — воскликнула я. — О них упоминалось в твоем…

Я хотела сказать: «в твоем завещании». Но вдруг осознала с леденящим ужасом, что во время оглашения завещания не упоминалось ни о каких особых документах, там просто говорилось, что я являюсь единственной наследницей. И в связи с этим возникал еще более страшный вопрос. Если я являлась единственной наследницей Сэма, то зачем вообще Огастус присутствовал на чтении завещания? Зачем он устроил пресс-конференцию? И поскольку мой отец много лет не видел ни Сэма, ни своего собственного брата еще до его смерти, то зачем он вообще притащился на похороны Сэма? Сэм кивнул. Он больше не улыбался.

— Итак, основываясь на твоих наблюдениях за его поведением во время и после похорон, ты догадываешься, почему было так важно, чтобы все в нашей семье, и особенно твой отец, поверили, что я действительно умер?

Задав этот вопрос, Сэм поднялся с табуретки и посмотрел мне прямо в глаза.

— Ты свихнулся? — сказала я. — Ладно, я допускаю, что Огастус кретин и его поведение нуждается в объяснении. Но не думаешь же ты, что он следил за тобой да еще пытался убить из-за каких-то манускриптов, какими бы драгоценными они ему ни казались? И даже если допустить, что твое предположение верно и Огастус способен на такое безумство, то почему он раньше не пытался добраться до этих раритетов? Ведь Эрнест унаследовал их давным-давно, и они хранились у него почти двадцать лет.

— А может, Огастус не знал тогда, что они находятся у моего отца, — сказал Сэм. — Похоже, никто ничего не знал до прошлого года, когда я заметил, что за мной начали следить.

Год назад. Год назад кто-то начал следить за Сэмом. И тогда же Сэм связался со своим другом из разведывательного управления, и, возможно, именно по этой причине двое их агентов уже мертвы. Но какое еще важное событие произошло именно год назад? Что-то прямо недавно крутилось у меня в мыслях. Я мучительно размышляла. И внезапно до меня дошло. Еще несколько событий точно — словно гвозди в крышку гроба — встали на свои места.

Именно год назад, в марте 1988-го, Вольфганг Хаузер познакомился в Вене с моей тетей Зоей на встрече по случаю годовщины аншлюса. И тогда, наверное, выяснилось, что у Зои хранится другой раритет — рунический манускрипт!

Значит, Сэм был прав в одном: если мой отец унаследовал что-то от Пандоры двадцать пять лет назад, а потом как-то узнал, что Зоя тоже что-то унаследовала, то ему не составило бы труда понять — как сейчас и нам с Сэмом, — что картинка-загадка собирается из нескольких составляющих. Ведь мы тоже сделали вывод, что другие ее куски перешли по завещанию Пандоры к разным членам нашей семьи.

Огастус и правда говорил мне о документах Пандоры и даже упомянул, что они вроде как зашифрованы. И также слишком быстро, чтобы оказаться случайным совпадением, последовал звонок от мисс Хелены С-Длинной-Фамилией из «Вашингтон пост», которая получила мой домашний телефонный номер непосредственно от моего родителя и которая сообщила мне, что, возможно, эти манускрипты принадлежали Зое. А откуда мне знать, что она действительно работает на «Пост», а не на моего отца? Однако все это еще не доказывало, что именно мой отец пытался завладеть этими разрозненными документами и уж тем более организовал тот безумный взрыв.

— А ты знаешь, кто был душеприказчиком Пандоры? — спросила я.

— Гениально! Отличный вопрос.

Сэм обхватил меня за плечи. Боль прострелила мне руку, я невольно сморщилась и вскрикнула. Встревоженный Сэм быстро отпустил меня.

— Что с тобой?

— Четырнадцать швов. Я едва не столкнулась с лавиной. Я поведала ему о еще одном драматичном событии прошлой недели, которое умудрилась пропустить в недавнем рассказе. Переведя дух, я осторожно потрогала ноющую под тканью куртки руку.

Сэм озабоченно смотрел на меня. Он ласково погладил меня по волосам и покачал головой.

— Все в порядке, уже почти зажило, — успокоила я. — Но мне пришло в голову, что доверенное лицо Пандоры был очень надежным человеком, если она решилась доверить ему распоряжаться после ее смерти документами, которые собирала и берегла всю жизнь.

— И я пришел к тому же заключению, учитывая, кстати, еще одно странное обстоятельство, — сказал Сэм. — Моя родная мать, Белое Облако, умерла всего за несколько месяцев до самой Пандоры. Мы с отцом оба сильно горевали, и мне еще не приходилось бывать в Европе и вообще уезжать так далеко из дома. Поэтому он попросил, чтобы ему прислали по почте все юридические документы, которые он должен подписать для вступления в наследство. К его удивлению, ему сообщили, что это невозможно: по условиям завещания Пандоры, он должен расписаться и лично получить все от ее душеприказчика. В итоге нам с отцом пришлось отправиться в Вену.

— Значит, этому душеприказчику отводилась важная роль, — заметила я. — И кто же он?

— Человек, который, как мы недавно узнали, был первым учителем музыки Лафа, — сказал Сэм. — Смуглый и романтичный кузен Пандоры, Дакиан Бассаридес, встретивший ее с детьми у карусели в парке Пратер, а потом отправившийся с ними в Хофбург смотреть оружие. Когда мы с отцом прибыли в Вену ради этого завещания, мне было всего четыре года, а Дакиану Бассаридесу — за семьдесят, но я никогда не забуду его лица. Оно обладало какой-то дикой, необузданной красотой. Дикая, неприрученная — именно эти слова Лаф использовал, описывая молодую Пандору. Кстати, интересно еще воспоминание Лафа о том, как во время той карусельной прогулки Гитлер сообщил детям, что имя Эрнест происходит от древнего верхненемецкого слова «орел», а Дакиан — от «волка». Такие мелочи кажутся важными. В тех немногих документах, что мне удалось перевести, упоминалось о римском императоре Августе, по-нашему Огастусе. Хотелось бы мне знать, кто наградил твоего отца таким имечком. И конечно, ты знаешь, что означает по-гречески фамилия семьи Пандоры — Бассаридес?