Читать книгу "Душитель - Уильям Лэндей"

Штырь за штырем — это был, по мнению Рики, идеальный способ открыть замок. Существовали, конечно, и более быстрые, но менее аккуратные способы, и на практике, если не хватало времени, порой приходилось идти коротким путем. Наиболее распространенная техника — «терка», когда отмычкой быстро скребут над головками штырей, выдвигая их вперед. Орудуя отмычкой, взломщик заставляет цилиндр вращаться, чтобы штыри заняли нужное положение, прежде чем они успеют вернуться на место. Но у «терки» есть существенный недостаток: отмычка царапает штыри и скважину, внутри замка остается металлическая пыль — это свидетельство того, что его взломали. Рики не терпел подобной небрежности — классный вор не оставляет следов. И разумеется, всякий взломщик знает, что наилучший способ открыть замок — не ломать его, а подобрать ключ. Увы, украсть ключ или снять с него слепок — «скурить», как говорят воры, — не менее рискованно. Это вынуждает вора «засветиться», то есть совершить самую большую ошибку.

Таким образом, Рики стал специалистом по деликатному открыванию замков. Он изготовил собственные отмычки в форме буквы Г — подобные приспособления взломщики называют граблями. Длинная часть отмычки, «рукоятка», достигала пяти-шести дюймов, она была достаточно гибкой для того, чтобы передавать кончикам пальцев нужные ощущения, но в то же время достаточно жесткой, чтобы сильно нажать на штырь. Должная жесткость отмычки — результат бесчисленных экспериментов. Короткая часть буквы Г была выгнута на конце, по диаметру штыря. Собираясь на крупное дело — а на данный момент Рики интересовали лишь крупные дела, — он заблаговременно изучал замки, которые ему предстояло открыть, и изготавливал отмычки специально для этих моделей. В итоге он работал быстро и чисто. Случайный прохожий увидел бы всего лишь человека, который открывает дверь слегка неподатливым ключом.

Поэтому, когда Рики отпер дверь штаб-квартиры Чарли Капобьянко на Тэтчер-стрит, происходящее выглядело крайне буднично. Он подошел к двери, сунул ключ в замок и вошел.

Рики и сам был удивлен подобной простоте. В двери оказался единственный замок, простой, с «язычком» и конусной скважиной, — такой замок легко найти в любом магазине. Рики мог собрать и разобрать его в темноте, точь-в-точь как солдат собирает и разбирает автомат.

Но разумеется, Чарли Капобьянко в вопросах безопасности полагался не только на замок. Безопасность обеспечивал сам Норт-Энд, бостонская «маленькая Италия» — замкнутая, бдительная, сплошь глаза и уши. Не столько городской район, сколько деревня в черте города. Капобьянко вырос на Тэтчер-стрит. На улице с трудом могли разминуться две машины, вдоль тротуара стояли кирпичные дома, и жильцы охотно завязывали разговор через улицу, стоя у окна. Капобьянко знал, что чужак, который бродит по Норт-Энду или взламывает замок, не останется незамеченным. Он знал, что его немедля оповестят. А еще он не нуждался в хорошем дверном замке потому, что вряд ли найдется глупец, который решится вломиться в контору Чарли Капобьянко.

Рики поднял четыре штыря и ощутил поворот цилиндра. Он вошел и запер за собой дверь. Было три часа ночи. Он несколько недель рассчитывал время и наконец решил, что это идеальный вариант, ночь с воскресенья на понедельник, когда ночные дела Капобьянко уже закончены, а город еще не проснулся. Районы, где обитают «синие воротнички», оживают часов в пять. Контора находилась на первом этаже. Мать Чарли Капобьянко и один из его братьев жили в квартире наверху.

Рики стоял, прислушиваясь и ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. В помещении не царил абсолютный мрак — его заливал тусклый серо-синий свет, благодаря рассеянному уличному освещению. Вскоре перед глазами Рики предстала длинная комната, примерно тридцати футов в длину. Круглый обеденный стол и четыре дешевых виниловых стула вокруг, кушетка и два кресла — скорее всего подержанных, маленький столик в дальнем углу, электрическая плитка. Никакого ковра. Все помятое и потертое. Свидетельства силы и богатства отсутствовали напрочь. Кабинеты воротил крупного бизнеса обычно обставляют не так. Здесь не было ни шкафов, ни счетных машин, ни хотя бы телефона; хотя игорный бизнес приносил Капобьянко несколько миллионов в год, преимущественно наличными, их нужно было во что-то вложить или вновь пустить в оборот.

Рики медленно пересек комнату. Пол потрескивал под его ногами — древние половицы как будто прогибались под весом гостя, — и каждый шум заставлял его замирать, пока он не убеждался, что никто его шагов не услышал. Рики наморщил нос: в комнате воняло чесноком.

На столе лежали бумаги — немного, и Рики разочаровался. Он нашел гроссбух в матерчатом переплете (обложка держалась на двух небольших гайках) и перенес его на кухню, где была маленькая раковина, отгороженная от окна. Он осмелился зажечь крошечный фонарик, размером с палец.

Гроссбух оказался потрепанным и грязным, ткань обложки выцвела до бледно-зеленого цвета, в тон страницам. Длинные колонки цифр никак не были обозначены, хотя Рики подозревал, что надписи зашифрованы. Возможно, все они числовые, как будто человек, ведущий эту книгу, понимал исключительно язык цифр — природный язык Капобьянко. Рики просматривал вереницы чисел. Он понял лишь, что это поток денег, проходящих через систему: доходы от игры в карты и кости, от букмекерских ставок. Деньги, которые вновь оказываются на улицах, где их опять отнимают или прячут. Страница за страницей, непрерывный поток. Наконец он добрался до букв — иностранных слов, подобных камням на реке. Имена. Имена. И одно из них он узнал. Глаза у него полезли на лоб.

— За что Капобьянко вам заплатил?

— Капобьянко? Кто такой Капобьянко?

— Я просто хочу знать: что этот бандит получил от вас за свои деньги?

— На твоем месте, сынок, я бы говорил повежливее.

— Это простой вопрос, Брэндан.

— Простой вопрос? Как тебе вообще не совестно задавать мне такие вопросы? Вам, всем троим, должно быть стыдно! Больше вы ничего от меня не услышите. — Конрой почесал щеку и перевел взгляд на Джо, своего любимца. — И ты с ними заодно?

— Брен, Майкл же сказал: это простой вопрос.

— Я не спрашиваю, что сказал Майкл. С Майклом я как-нибудь сам разберусь. Я тебя спрашиваю. Или он говорит и от твоего имени?

— Да. — Джо шевельнул губами, как будто хотел добавить что-то еще, но удержался. Возможно, это было непроизнесенное извинение.

— Большая, счастливая семья.

— Не такая уж счастливая, — заметил Майкл.

— Не хочешь объяснить мне, в чем дело, Микки? Ты ведь все знаешь. Что у тебя на уме, выпускник Гарварда?

— Вы на поводке у Капобьянко.

— Кто это сказал?

— Капобьянко.

— Вранье.

— Брэндан, давайте сократим эту часть, хорошо? Вы обижены, дело ясное. Мы всего лишь хотим знать, за что он вам платит. Что вы для него делаете?

— Я тебя не понимаю, Майкл. Ты всегда был для меня как сын. Давай, давай, гримасничай. Я был для тебя как отец, и ты это понимаешь.