Читать книгу "Дельфийский оракул - Екатерина Лесина"

– Она не наркоманка. Просто дурочка. – Далматов разжимает стиснутые пальцы Саломеи, растирает ее ладони, на которых отпечатались ручки чаши. Саломея больше не сопротивляется. Она дрожит, и за этот страх Далматов готов кого-то убить, но та женщина уже мертва. Она успела разминуться с Муромцевым и, должно быть, очень веселилась. Если на том свете кому и выпадает веселье, то только такого рода.

Муромцев дозвонился и скучным тоном вызвал бригаду. И попросил прихватить аптечку, явно не собираясь так просто расставаться с Далматовым.

– Илья, – Саломея очнулась и словно впервые его увидела, – ты приехал!

– Приехал. Я тебя запру!

Она кивнула.

– В подвале запру. Или в бункере!

– Ты меня убьешь. И у тебя нет бункера.

– Построю. Специально для тебя. С металлической дверью и двумя десятками замков. Спать тянет? Голова болит? Кружится?

– Нет…

– Вы, дамочка, присели бы, а то отходняк – это дело такое… – встрял Муромцев. – Доктор сейчас приедет.

– У тебя кровь идет. – Саломея дотронулась до шеи Ильи. – А говорил, что ни царапины.

Далматов заставил ее присесть. На ней был чужой халат, слишком маленький и тесный, он расходился на ее груди, было видно, что под ним ничего нет. На ногах Саломеи – поношеные тапочки и мокрые носки. И волосы у нее еще влажные.

– Давай вернемся домой, – попросила она, обнимая себя обеими руками.

– Не выйдет. Сначала показания, а потом – домой. Ну-ка, расскажите, как вы сюда попали? – Муромцев подвинул стул так, чтобы сесть напротив Саломеи.

– Она позвала. Я не знала, что это – она. Просто голос…

– То есть позвонил неизвестный, который попросил вас сюда приехать? И вы с готовностью откликнулись на просьбу? – Светлые Добрынины брови сошлись над переносицей. – Это у вас в привычках или как?

– Он… голос… сказал, что, если я не приеду, то ты умрешь. – Саломея произнесла это, глядя на Далматова таким беспомощным взглядом, что у него возникло единственное желание – забрать ее отсюда побыстрее.

– То есть друг друга спасаете? Занятное хобби.

– Добрыня, я ведь могу и адвокатов пригласить!

– А я могу вас обоих запереть, – с готовностью парировал Муромцев. – До выяснения обстоятельств. Заодно, глядишь, и общий язык нашли бы. А то недоговариваете вы что-то. Нехорошо, гражданин Далматов!

Держали их в отделении недолго.

Очевидность суицида, подкрепленная запиской, которую нашли в руке умершей.

«От судьбы не уйдешь.

За свое я отвечу. Чужого мне не надо.

Верните чашу Ренате».

Чашу изъяли. И вино. И свечи, хотя особой надобности в этом не было. Если все обстояло так, как говорила Саломея, то в вине ничего не найдут, равно как и в чаше. Сверхъестественное логическому объяснению не поддается. И Муромцев, похоже, прекрасно это осознает…

Он лично проводит опрос.

Стандартные вопросы. Стандартные ответы, которые принимались, как понял Далматов, сугубо из доброго расположения к ним Муромцева, выступали этаким авансом доверия с его стороны. И Добрыня был так любезен, что предложил их подвезти домой.

– Уж больно вы рисково водите, – сказал он Илье. – А вам, гражданочка, я бы порекомендовал не спешить убегать из дома по первому же звонку.

Отказаться от этой любезности было бы неразумно, но Илья отказался.

– Если хочешь поговорить, – ответил он, понимая, что разговор неизбежен: любая помощь требует ответной услуги, – тогда поехали. Но за руль сяду я.

Муромцев, как ни странно, согласился. Только сел он в собственный «фордик». И Саломее предложил сесть в свою машину:

– А то мало ли…

– Аварий не будет. – Саломея ответила так, как будто знала это наверняка. – Мы умрем иначе.

– Гражданочка, вы меня пугаете! Может, все-таки к врачу?

– Домой.

Она не уточнила, к кому именно домой. Забравшись в машину, Саломея пристегнула ремень безопасности и села, скрестив руки на груди.

– Ругать меня будешь? – спросила, поглядывая искоса.

– Буду. И запру. Говорил же…

– Ты оставил завещание, так она сказала. И, если ты умрешь, то все твое станет моим. Ты об этом не говорил.

– Я не намеревался умирать. И не собираюсь.

Муромцев держался сзади. Не то почетный караул, не то – конвой. Ему нечего было им обоим предъявить. Далматов – пострадавшая сторона, и Саломея – тоже.

– Но завещание ты составил?

– Да.

– Почему?

– Я предусмотрительный.

И в жизни случается всякое. Даже если у тебя нет планов на собственную смерть, это еще не значит, что у нее нет планов на тебя.

– И почему я?

Для нее и правда важен этот вопрос.

– А кто же еще? Больше как-то и некому оставить все… что она еще сказала?

Эта женщина, весьма своевременно сбежавшая на тот свет… Далматов не отказался бы побеседовать с ней. Желательно – наедине и в каком-нибудь тихом месте.

– Что еще она сказала?

– Что наших родителей знали… что они не совсем честные дела вели.

– Тоже мне новость!

А для нее и правда – новость. Теперь она расстроится. Далматову это не нравилось – видеть ее расстроенной.

– И что, возможно, ты… избавился от своего отца.

Выжидающий взгляд, закушенная губа.

– Я собирался, но… потом передумал. Не стоило оно того. И мама погибла тоже. Ее бы я точно не тронул.

– Я тебе верю.

– Спасибо.

Странно, раньше Илье было плевать, что о нем думают, однако сейчас он искренне был ей благодарен.

– Кто знал о твоем завещании? – Саломея сунула мизинец в рот. – Ты же вряд ли о нем распространялся?

– Нотариус. Два свидетеля.

Далматов примерно представлял себе, где искать «крысу». Но с ней он разберется позже. В конечном итоге, завещание – это лишь элемент, который занял свое место в общей картине игры. Сейчас его интересовало кое-что другое.

– Что ты увидела в чаше?

Глава 7

Промежуточные итоги

Больше, чем хотела бы видеть. Стрелы Аполлона не знают промаха?

Машина кувыркается, брызжет стекло. Но водитель жив. И правда, ни царапины, вернее, они не представляют угрозы для жизни. А остальное – переживется.

Водитель взбешен. И испуган, но не из-за аварии. Он спешит.

Эта линия судьбы уже проложена. Она уже состоялась, вплетенная в ткань мироздания, и Саломее не под силу что-то изменить. Но нить тянется дальше.