Читать книгу "Пуп света - Венко Андоновский"

есть заблуждение, что и в смерти живёшь, если любишь, так и в жизни умираешь, если не любишь; благодарю, что без книг Ты научил тюльпан раскрываться днём и закрываться ночью, как зонтик света, научил ласточку как великому архитектору строить крепость для своих детёнышей без цемента и кирпича, а ребёнка научил умело дышать и сосать грудь, хотя он делает это в первый раз; благодарю Тебя за то, что Ты создал мужчину и женщину, чтобы они вместе строили церковь, монастырь любви, и как иконы поставили в ряд своих детей, перед которыми горит лампада верности; благодарю Тебя, Совершенный Триединый Боже, что Ты являешься с трёх сторон существующей вселенной, от Отца и Сына и Святого Духа и со всех сторон света, сколько человек может сосчитать; прости нас, милостивый и долготерпеливый Господи, что каждый день смущаем Тебя, потому что слаб тот, кто созерцает Тебя, потому что добро должно оставаться невидимым, а не очевидным для всех, особенно не для злобных душой (безобразное пусть показывается, оно любит раздеваться и показывать себя); и благодарю Тебя, что Ты до сих пор не погубил нас, неблагодарных, алчущих не хлеба, а греха, но помиловал нас; Ты тих и кроток, но громок и яростен, как молния, Ты невидим, потому что Ты всё, потому что видимо только малое. Отец наш, возложи руку Твою на души наши грешные, как заботливый родитель на горячий лоб своего больного чада, и даруй нам исцелиться, Господи, ибо болезнь наша лишь одна: не помнить, что мы больны и нет нам исцеления, племени душегубскому, Тобою сотворённому и благословлённому, а себя не осознающему и бессловесному, ныне и присно, и во веки веков, аминь.

* * *

Через полчаса зал суда был забит ещё сильнее. Судя по всему, весть о блестящем успехе прокурора разлетелась по городку благодаря мобильной связи и социальным сетям. Когда я увидел Лелу и Филиппа в последнем ряду, сердце у меня успокоилось. Судя по всему, запрет судьи распространялся только на первую часть.

Судья стукнул молотком и устало, как будто наперёд зная исход процесса, официальным тоном сказал: «Слово господину защитнику».

Отец Иаков встал. Перекрестился, что вызвало приглушённый смех части зала. Он не ходил как прокурор, говорил со своего места, спокойно, хотя тоже был знаком с драматическими акцентами и паузами, которые я раньше знал только по театру, и которые теперь стали реальностью зала суда.

— Уважаемые господа судьи, уважаемые присяжные заседатели. Я пришёл сюда защищать своего клиента, а не защищать зло. Я не отрицаю, что 17 июля случилось зло. Моя дилемма, которой я хочу поделиться с судом и присяжными, заключается в следующем: может ли хороший человек из лучших побуждений творить зло? Я хочу сказать: это один из тех случаев, которые показывают, что то, что хорошо для общества, часто нехорошо для отдельного человека. Если бы мой клиент опустил шлагбаум, он был бы добросовестным, сознательным гражданином общества. Но как ему жить как личности с чувством, что он принёс в жертву ребёнка? Значит ли это, что быть сознательным гражданином значит не быть личностью, то есть человеком?

В зале суда воцарилась тишина. Прокурор был похож на дрессированного питбуля, готового перегрызть горло любому здравомыслящему оратору, вступившему на его территорию: звери и агрессивные люди, в том числе адвокаты и прокуроры, рьяно охраняют свои владения. Он не выдержал, встал и закричал:

— Замечание! Мы не на лекции по философии, господин судья!

Судья удивил меня; он сказал: «Отклонено. Продолжайте, господин адвокат», и единственным объяснением этой его реакции, заставившей прокурора замолчать, могло быть то, что судья испугался слова «философия», а это означало, что он в этой области ни бе, ни ме. Отец Иаков продолжил:

— Моему клиенту пришлось выбирать: либо он опустит шлагбаум, либо погубит ребёнка. Я спрашиваю вас, господа присяжные: судим ли мы его за выбор, который он сделал, или за предоставленную ему свободу выбора? Если мы судим его за его выбор, юридические и рациональные аргументы диктуют: у человека больше шансов выжить при столкновении с локомотивом, находясь в автобусе с металлическим корпусом, чем у ребёнка, у которого в качестве защиты была только голая кожа! Если мы судим его за предоставленную ему свободу выбора, мы затыкаем себе рот, потому что никакой суд не может осудить свободу. У меня вопрос ко всем присутствующим: если бы он выбрал обратное, если бы опустил шлагбаум, осудили бы мы его за то, что он не спас мальчика? Будьте честны с собой, господа; тогда мы, вероятно, отнеслись к нему с ещё большей жестокостью: мы бы обвиняли его, проливая крокодиловы слёзы, в том, что он не спас ангельскую душу. И приговорили бы его к пожизненному заключению с тем же чувством удовлетворения от свершившегося правосудия, как и сейчас, когда его судят за жертвы в автобусе.

В зале суда поднялся шум, особенно среди присяжных. Одни присяжные одобрили сказанное, другие нет; двое самых громких присяжных даже затеяли довольно острый спор, слышный в зале. Мой взгляд упал на местного олигарха, который, вылупив глаза, смотрел на судью, и судья уловил взгляд, означавший: «Процесс выходит из-под контроля!» У судьи не было другого выбора, кроме как схватиться за молоток и начать довольно нервно им отстукивать, требуя от публики успокоиться и замолчать… Гул стих, и он принуждён был сказать: «Продолжайте, защитник».

Отец Иаков говорил спокойным тоном, как будто проповедовал на воскресной литургии в монастыре Драча.

— Мы свободны в выборе, и именно поэтому мы не только добрые или только злые. Есть ли среди нас, господа, кто-нибудь, кто может сказать, что он всегда делал только добро или только зло? Квислинг участвовал в спасении от голодной смерти нескольких тысяч украинских евреев, а позже стал соучастником депортации норвежских евреев.

И снова в зале суда наступила такая тишина, что казалось, что теперь может последовать только сверхвзрыв. Прокурор это почувствовал и поэтому встал и начал цинично аплодировать; сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее.

— Браво! — сказал он голосом, полным жёлчи. — Вы убедили нас, что суд — это и добро, и зло одновременно. Только вот чтобы защитить своего клиента, вы сравнили его с Квислингом! Это не защита, господин адвокат.

На это Иаков спокойно возразил:

— Вы не поняли. Я не защищаю своего клиента, когда говорю, что никто не может быть абсолютно хорошим или абсолютно плохим.

— А кого вы защищаете? — спросил прокурор, и судья не прерывал эту пикировку, хотя прокурору слова не давали.

— Ваших иностранцев, — спокойно ответил Иаков,