Читать книгу "Кто мы и как сюда попали. Древняя ДНК и новая наука о человеческом прошлом - Дэвид Райх"

Уэйд также разбирал книгу “Прощай, нищета” (А Farewell to Alms) экономиста Грегори Кларка о том, почему индустриальная революция стартовала именно в Британии, а не где-то еще. Кларк видел причину в том, что в течение пяти столетий до индустриальной революции повышалась рождаемость среди богатой части британцев по сравнению с бедной частью общества. По мнению Кларка, это способствовало распространению человеческих черт, благоприятных для становления капитализма: индивидуализма, терпимости, желания упорно и долго работать42. Кларк отмечал, что невозможно разграничить культурное и генетическое насаждение данных признаков в череде поколений, но Уэйд тем не менее воспринял это так, будто генетика наверняка играла ключевую роль.

Я уделил некоторое внимание разбору ошибок Уэйда, потому что, на мой взгляд, важно понимать: пусть есть отжившая догма и пусть многие ученые, объединившись, упрямо ее придерживаются, но это вовсе не означает, что верна неортодоксальная “ересь”. А Уэйд именно это и имеет в виду. Он пишет: “Каждая крупная цивилизация формировала общественные институты, соответствующие обстоятельствам и требованиям выживания своей цивилизации. Пусть эти институты насквозь пропитаны культурными традициями, все равно они покоятся на прочном фундаменте генетически обусловленного человеческого поведения. И если такие институты существуют и упрочиваются на протяжении многих поколений, то не это ли признак работы определенного набора генетических вариаций, контролирующего социальное поведение людей”43. У Уйэда в неявном виде между строк читается предположение, что в бытующих расистских идеях о различиях между народами есть зерно истины.

Уэйд не единственный, кто уверен, что знает правду о межпопуляционных различиях. На конференции в 2010 году “ДНК, гены и история человечества”, где я впервые встретил Уэйда, случилась и еще одна знаменательная встреча. Я сидел на своем месте и вдруг услышал за спиной какой-то шорох, обернулся и увидел Джеймса Уотсона, того самого, который вместе с другими расшифровал в 1953 году структуру ДНК. До недавнего времени Уотсон возглавлял лабораторию Колд-Спринг-Харбор, где и проводилась конференция. За сто лет до того лаборатория была центром евгеники в США, там шла подготовка к работам по селекции человека, для чего хранились описания наборов признаков многих людей, и она лоббировала законы – и такие были приняты во многих штатах – о стерилизации индивидов, признанных дефективными, ведь интуитивно ясно, что если этого не сделать, то человеческий генофонд деградирует. В таком историческом ракурсе забавно смотрится история с выходом Уотсона на пенсию. Он вынужден был снять с себя полномочия главы Колд-Спринг-Харбор, после того как в британской Sunday Times напечатали интервью с ним, где он сказал: “У меня определенно мало оптимизма относительно будущего Африки”, добавив, что “вся наша социальная политика строится на том, что африканцы по умственным способностям не отличаются от нас, хотя тесты утверждают, что это не совсем так”44. (У генетиков нет подтверждений этому заявлению.) И вот Уотсон, наклонившись ко мне и сидящей рядом специалистке по генетике Бет Шапиро, тихонько произнес: “И когда же вы собираетесь объяснить мне, почему вы, евреи, умнее всех других?” А потом продолжил, что, мол, евреи и индийские брамины – это главные умники, потому что у них тысячелетиями отбирались гены “учености”. Разговор перешел на шепот: индийцы все, по его опыту, склонны к холопству, потому что сидели под английскими колонистами и потому что, как он думает, эта черта сформировалась отбором в условиях кастовой системы. Дальше он высказался о восточноазиатских студентах, что все они более или менее конформисты, потому что в древнекитайском обществе преимущество при отборе получали соглашатели.

Нельзя не восхищаться легендарными открытиями Уотсона, перевернувшими все тогдашние взгляды. Склонность к вольнодумству, наверное, помогла ему добиться успеха в науке. Но в тот момент с нами разговаривал пожилой человек, восьмидесяти двух лет, его интеллектуальная мощь иссякла, оставив лишь желание излагать и излагать собственное мнение, лишенное веских оснований, – не такой была его работа по ДНК.

Меня бросает в дрожь, когда я вспоминаю Уотсона у меня за спиной, Уэйда и всех их предшественников. История науки доказывает снова и снова, как опасно доверять инстинктам, как легко сбиться с пути, уверившись в той или иной иллюзии, оставив за собой единоличное право на истину. Вспомним, что Солнце вращается вокруг Земли, вспомним, что люди отделились от ветви человекообразных обезьян десятки миллионов лет назад, вспомним, что структура нынешнего человечества сформировалась 50 тысяч лет назад (хотя на самом деле она есть результат перемешивания разных линий в последние пять тысячелетий), – все эти и другие ошибочные воззрения пусть служат нам поучительным уроком, что нельзя слишком доверять инстинктивным знаниям и стереотипным убеждениям, которых вокруг сколько угодно. Если уж и верить во что-то по-серьезному, то лишь в то, что наше чутье нас наверняка обманет. Не убежденность в различиях между популяциями делает Уотсона, Уэйда и Харпендинга расистами, а легкость, с какой они переходят от факта отрицания учеными этих различий, на деле реальных, к заявлениям, не имеющим никаких научных обоснований45. У них выходит, что они-то сами знают, что это за различия, – давно установленные людьми типажи. И тут они с гарантией ошибаются.

Сейчас мы не знаем, какова природа или вектор генетически обусловленных межпопуляционных различий. Интересным примером может служить сверхувеличенная доля наследия западных африканцев среди знаменитых спринтеров. На Олимпиаде 1980 года все финалисты мужской стометровки были из Европы и Америки, и у всех в недавней генеалогии имелись выходцы из Западной Африки46. Когда это явление пытаются объяснить генетикой, говорят, как правило, что средние показатели спринтерских способностей западных африканцев сдвинулись естественным отбором. Сдвинулись в среднем на чуточку, почти незаметно, но если посмотреть на самые крайние значения распределения, то разница окажется весьма заметной. Скажем, сдвиг среднего в сторону увеличения на 0,8 стандартных отклонений у западных африканцев приведет к тому, что в высшей элите (то есть среди тех, кто бегает быстрее, чем 99,9999999 % остальных людей) окажется в сто раз больше бегунов из Западной Африки, чем из Европы. Но возможно и другое объяснение. И оно с такой же точностью объясняет увеличение доли западноафриканских спортсменов. Этот эффект достигается простым увеличением разнообразия спринтерских способностей у людей с западноафриканским наследием. То есть увеличивается доля людей и с крайне высокими, и с крайне низкими способностями47. Вспомним, что у западных африканцев генетическая вариабельность, как известно, на 33 % выше, чем у европейцев, и тогда подсчитаем, какое это даст превышение в крайней части распределения (то есть попадающих в 0,00000001 % самых быстрых). Как выясняется, получится то самое стократное преимущество западных африканцев перед европейцами48. Чем бы ни объяснялись олимпийские достижения в беге у западных африканцев, но если у них повышена генетически обусловленная изменчивость по многим признакам, включая и когнитивные, то должна увеличиться и пропорция людей с наивысшими и наинизшими показателями этих признаков.