Читать книгу "На службе у бога войны. В прицеле черный крест - Петр Демидов"

Это был рассказ очевидца. А в книге Бабаджаняна, Попеля, Шалина и Кравченко «Люки открыли в Берлине» говорится: «В борьбе за Бельгард погибла заместитель командира 1-го танкового батальона 1-й гвардейской танковой бригады капитан А. Г. Самусенко. Украинская девушка, участница боев в Испании и Финляндии, прошла большой боевой путь и в Великой Отечественной войне и отдала свою жизнь, храбро сражаясь на подступах к Балтийскому морю».

Мой друг Гиленков здорово переживал смерть Саши Самусенко, вспоминал ее и после войны, говорил, что такую женщину он уже больше не встретит. Тогда, в годы войны, мы были молодыми, здоровыми и сильными парнями. Мы не были ханжами, влюблялись в девушек и женщин, которые были рядом. Ни нас, мужчин, ни их, женщин, нисколько не смущали трудности походной жизни. Это было время нашего поколения!

Что уж тут говорить о нас, лейтенантах и капитанах, если наш генерал Дремов так однажды увлекся санинструктором, что даже готов был забыть о своей семье.

Да, мы воевали и любили, между боями слушали концерты фронтовых бригад, ходили в гости к друзьям, а если позволяла обстановка, то даже выбирались на охоту.

Кстати, об охоте. Мой приятель Гиленков был страстным охотником. Он хорошо знал повадки зверей и птиц, разбирался в системах ружей, неплохо стрелял, хотя слабоват был зрением. Помнится, еще при поступлении в училище к окулисту вместо него ходил один наш товарищ. Уже на фронте я как-то спросил у него — как со зрением, не улучшается? Он, как всегда, с юмором ответил: «Без очков метров с пятидесяти корову от бабы могу отличить».

Запомнилась ночная охота осенью 1944 года, когда армия была выведена из боев и стояла на границе с Польшей, в лесах под Немировом. Зверья за время войны здесь развелось много, особенно зайцев. На них практически не охотились, так как немцы запрещали местному населению иметь ружья.

Гиленкову пришла в голову мысль поохотиться в здешних местах с помощью включенных фар машины, иными словами, побраконьерничать. Известно, что заяц, попавший в полосу света, не скрывается от опасности, а продолжает бежать, становясь легкой добычей охотника. Мы взяли тогда несколько десятков зайчишек. Трофеи отправили на солдатскую кухню. Но о ночной охоте стало известно командиру 1-й гвардейской танковой бригады полковнику Горелову, так как стрельба велась вблизи расположения его бригады. На совещании у командира корпуса он требовал выявить нарушителей ночной тишины и строго наказать. Наверно, досталось бы нам с Гиленковым, инициаторам браконьерских вылазок, если бы Юрий Всеволодович не пригласил на такую охоту генерала Дремова.

О браконьерской охоте чуть не стало известно Катукову. Рано утром после такой ночной вылазки в дивизион пожаловал начальник артиллерии генерал Фролов. Принесла его нелегкая с обычной проверкой. А у нас в это время на ветках сушились заячьи шкурки. Нашелся скорняк, мастер по выделыванию шкур, чтобы добро не пропадало. Генерал заинтересовался — откуда, мол, трофеи? Гиленков не растерялся, доложил, что в части организована группа стрелков, отличных охотников. Эта группа снабжает мясом солдатскую кухню — дополнительный приварок!

Я стоял рядом и удивлялся находчивости моего командира. Фролов даже похвалил нас за такую инициативу и заботу о солдатах. Узнай он о методах охоты, наверняка доложил бы Катукову. Михаил Ефимович снял бы с нас шкуру, как скорняк снимал ее с несчастных зайчишек. Командарм сам был заядлым охотником, постоянно возил с собой ружье и собаку, но чтил охотничий кодекс, никогда не опускался до браконьерства.

Страсть к охоте едва ли не закончилась для Гиленкова трагически. Правда, это было уже после войны в Германии. Военный охотник подполковник Гиленков сидел в засаде под первым номером, под номером два сидел в кустах его товарищ, тоже офицер. Шла охота на кабана. У Юры затекли ноги, и он решил слегка поразмяться. Тронул ветки кустов, а второй номер, услышав шум, понял: кабан прет на него. Вскинул ружье и выстрелил на звук, рикошетом угодив подполковнику в то место, на котором сидят. Тот взвыл, поднялся переполох, охота, конечно, была сорвана. Хорошо, что тот болван стрелял дробью, а не пулей, все могло кончиться гораздо хуже. Из незадачливого охотника в госпитале извлекли десятка два дробин. Но повод поострить в адрес Гиленкова всегда был. После этого случая министр обороны даже издал приказ о нарушениях правил охоты в 1-й танковой армии, которая базировалась в районе Дрездена.

Все бывало в танковой армии во время войны и после нее, но дисциплина — святое дело. От ее состояния зависели короткие переходы и многокилометровые марши, в конечном итоге — успехи в бою. Но срывы все-таки случались. В «эрэсовском» дивизионе серьезных ЧП я не припомню, за исключением мелочевок: кто-то «нарежется» до чертиков, у кого-то возникнет конфликт из-за женщины, кто-то из-за усталости уснет на посту.

Как на духу, признаюсь, что Гиленков любил женщин, но не мог позволить себе, чтобы в дивизионе служили женщины. Это как на корабле: традиция. Однажды из корпуса нам прислали пополнение, среди солдат оказалась и симпатичная девушка-радистка. Пока я знакомился с новобранцами и смотрел на это пышногрудое диво, подошел командир дивизиона. Он прошелся перед строем и, отозвав меня в сторону, спросил: «Что это за краля?» Я пояснил: «Радистка». Гиленков, чуть помедлив, тихо произнес: «В дивизионе, капитан Демидов, у нас никогда не было баб, и быть не должно. Жили мы спокойно, а из-за этой красотки у нас наверняка будет масса неприятностей. Ты меня понял?»

Понять командира не составляло большого труда. Пришлось красавицу-радистку отправлять обратно в корпус, хотя она довольно настойчиво добивалась, чтобы ее оставили в нашем дивизионе. «Первым делом, первым делом — самолеты», — пели известные киношные герои. У нас, конечно, на первом месте были «катюши». Ведь дивизион снова вступал в бой на завершающем этапе Львовско-Сандомирской наступательной операции.

Начав движение из Лежайска, передовые отряды танковой армии подошли к Висле и завязали бои с обороняющимися частями немцев. Форсирование проходило тяжело, понтонов не хватало, для пехоты и легкого вооружения строились плоты. Бои за Сандомирский плацдарм начались 29 июля 1944 года и продолжались несколько дней подряд. Колонна была уже на середине реки, как налетели немецкие самолеты. Останавливаться нельзя, укрыться тоже негде, единственное спасение — быстрее убраться с моста. Падают бомбы, бьют зенитки, с ревом уходят в сторону, оставляя дымный шлейф, подбитые «юнкерсы» — все это напоминало какую-то дикую какофонию.

Бывают такие мгновения, когда ты стоишь на грани жизни и смерти. Сейчас на понтоне наступил как раз такой момент. Стоя на подножке «студебеккера», кричу водителю: «Жми без оглядки! Не останавливайся!» А у самого ощущение такое, будто меня приговорили к смерти, а исполнителем приговора являются немецкие летчики, которые вот-вот прошьют пулеметной очередью или разнесут сброшенной бомбой прямо на понтоне. Берег уже близко. Может, пронесет. Машины с ревом вылетают на сушу, где уже идет бой. Мы — на Сандомирском плацдарме. Немецкое командование планировало сбросить нас в Вислу. Не получилось!

Гитлер придавал особое значение битве за Сандомирский плацдарм, понимая, что отсюда Красная армия устремится в глубь Германии и может оказаться у предместий Берлина, поэтому приказал своим войскам любой ценой удержаться на Висле. Со всей Германии сюда стягивались крупные силы, в первую очередь танковые. Здесь нам впервые пришлось столкнуться с новым сверхтяжелым немецким танком — «королевским тигром», неповоротливой громадиной весом в 68 тонн и лобовой броней до 180 миллиметров. «Зверь» этот имел никудышную скорость — всего 35 километров в час. Скорее всего, он предназначался для устрашения, нежели для ведения боевых действий. Его легко расстреливали наши танки ИС-2 и даже «тридцатьчетверки» с 85-миллиметровой пушкой.