Читать книгу "Краденое счастье - Мария Воронова"

– Нет, мне Зырянов сказал, что они дружат.

Антонина Семеновна нахмурилась. Перейдя на дневную работу, она стала брать меньше дежурств, а со временем совсем от них отказалась, и знакомство с Оксаной сошло на нет, так, здоровались, сталкиваясь в коридорах. А потом Черных перешла на другую работу, и Антонина Семеновна совсем о ней забыла.

– Вроде бы у нее был длительный роман с каким-то женатым мужиком, и она ждала, когда он разведется. А может быть, и не было. Но в любом случае, если Гена подпустил к себе Оксану после того, как она ему чуть не вынесла весь мозг, то он просто невероятно изощренный мазохист. Это тем более странно, что Зырянов очень симпатизировал Гале Карлиной, а на Черных она действовала хуже, чем красная тряпка на быка.

– Может быть, она просто ревновала?

– Да нет, тут были все симптомы застарелой ненависти. По идее, Генка не женился ни на той, ни на другой, так оставьте, как говорится, ненужные споры! Живите дальше мирно! Но нет, Оксану аж перекашивало всякий раз, как она видела Галю, или когда о ней только заходила речь. Даже смешно было за ней наблюдать, когда она следила за Галей, чтобы сразу доложить, если та вдруг сделает ошибку. Но не тут-то было, Галька – ас, и придраться к ней просто невозможно.

Больше Антонина Семеновна не смогла вспомнить ничего интересного, и Зиганшин поехал домой, с неудовольствием сознавая, что этот суматошный, наполненный визитами день ни на шаг не приблизил его к разгадке.

Зырянов, конечно, фигура мутная, но мало ли таких мужиков, которые сначала имеют слабость переспать с женщиной, а потом не имеют сил открыто и определенно послать ее подальше. Зиганшин вспомнил, сколько его собственных друзей женились на всяких жутких бабах только потому, что те проявляли настойчивость и промысловую выдержку, а не плакали тихонько в подушку, как поступают брошенные хорошие и скромные девочки! Когда предлагают дилемму: «Или ты со мной, или подонок», не у всех хватает хладнокровия и рассудительности сообразить, что мнение данной конкретной бабы еще не эталон, и лучше пять минут побыть в ее глазах подонком, чем мучиться всю жизнь.

В общем, Геннадий Анатольевич, видимо, являет собой тип классического интеллигента, так как завис в высшей точке проблемы и балансирует на ней много лет, никак не разрешая. И Оксана как бы с ним, и он как бы не подонок.

Все это прекрасно, но уголовно не наказуемо. Взрослые люди, пусть сходят с ума, как хотят, потому что к серийному убийце эта коллизия явно не имеет отношения.

Зиганшин приехал домой в начале девятого и только хотел позвонить Фриде, как Света с порога сказала, что соседка просила его зайти к ней сразу по возвращении.

Это было не похоже на робкую Фриду, и Мстислав Юрьевич побежал к ней в дом, даже не спросив, обедали ли дети.

Девушка встретила его приветливо, но сухо, совсем не так, как он представлял себе. Впустив его в дом, она отпрянула, пресекая всякие попытки обнять себя, провела его в комнату и позвала Льва Абрамовича.

Мужчины переглянулись, как два нашкодивших школьника, и сели за стол, стараясь держаться вместе.

– Я хотела говорить с вами обоими сразу, – сказала Фрида решительно, и Зиганшин почувствовал, сколько сил она потратила, готовясь к разговору, – чтобы вы потом меня не обвиняли, будто я хотела вас поймать на противоречиях, или еще что-нибудь такое. В общем, я хочу знать правду, вот и все.

– Какую правду? – спросил Лев Абрамович, хотя обоим было ясно какую.

– Правду о том, что случилось в ту ночь, когда пропал Николай.

Мстислав Юрьевич почувствовал, как тупо и безнадежно сжимается сердце. Правду знать ей никак нельзя. Он посмотрел на ее нежное лицо в ореоле золотисто-рыжих волос, на хрупкие маленькие руки… Что с ней будет, когда она узнает, что совершил дедушка, единственный родной человек на земле?

Наверное, если бы тогда они вызвали полицию и Лев Абрамович чистосердечно бы признался во всем, это не поколебало бы любви Фриды к деду, но благодаря мудрым советам Зиганшина он стал не только убийцей, но и укрывателем трупов, а это уже другое дело в глазах нормального человека.

– Фрида, – тихо начал Лев Абрамович, и Зиганшин быстро толкнул его ногой под столом.

– Погоди, дай я сам скажу, – он задержал дыхание, как перед прыжком в воду.

«Что между нами было, – молниеносно пронеслось в голове, – только обещание сходить со мной на свиданку. Я даже не знаю, нравлюсь ли ей по-настоящему. Потом у меня дети, тоже нехорошо было бы вешать их Фриде на шею… Она достойна лучшего, чем я, грубый, старый и циничный. Но даже если она в меня вдруг влюбилась, по сравнению с дедом я все равно ничто. Отец умер, мать черт знает где болтается, остался только дедушка. И вдруг такое…»

– Фрида, я убил нашего соседа, – сказал он спокойно.

– Как?

– Не притворяйтесь удивленной, думаю, что вы знали это прежде, чем задали вопрос.

Фрида тяжело опустилась на табуретку и сжала ладонями виски.

– Я надеялась, что правда состоит в чем-то другом, – глухо сказала она.

Лев Абрамович сделал выразительное движение глазами, и Мстислав Юрьевич украдкой показал ему кулак.

– Это была самооборона в чистом виде, внучка.

– Но почему нашим ножом?

На этот вопрос так сразу было не ответить.

– Тебя интересуют подробности? – вскипел Лев Абрамович. – Не достаточно ли знать, что у нас не было другого выхода?

– Достаточно, извините, – болезненно морщась, Фрида потерла лоб, – просто не укладывается в голове. Я верю, что иначе было никак, и, конечно же, никогда никому не скажу, за это, Слава, вы можете быть спокойны.

– Спасибо.

Зиганшин встал и, неловко простившись, вышел.

Дома он заварил себе чаю и тупо сидел, грея руки о кружку. Дети поняли, что с ним творится что-то не то, и, быстро поев творога со сметаной, ушли наверх.

Мысли будто застыли, и Зиганшин сидел в тишине, прислушиваясь то к поскрипыванию половиц, то к равномерному тиканью часов.

Чай остыл, и Мстислав Юрьевич, накинув лесную куртку, вышел за калитку и увидел в тусклом свете единственного фонаря маленькую фигурку.

Он поспешил ей навстречу.

– Слава, вы меня простите, – сказала Фрида торопливо, – я не хочу, чтобы вы думали, будто я думаю о вас плохо. Вы спасли меня от Николая, и я буду последней ханжой, если после этого стану вас порицать и говорить, что убивать нехорошо. Может быть, я бы и сама его убила тогда, если бы вы не подоспели.

– Ну это вряд ли у вас получилось бы чисто практически.

– Неважно. В общем, вы, наверное, были правы. Только, Слава, я не смогу пойти с вами на свидание.

Он молча кивнул.

– Понимаете, я не смогу преодолеть страх и недоверие и только измучаю вас, в самый неподходящий момент вспоминая, что вы убили человека.