Читать книгу "Записки карманника - Заур Зугумов"

Наша ситуация была, с воровской точки зрения, банальной, поэтому не было необходимости обращаться к воровской кассе, пока не были испробованы все иные способы добычи денег воровским путем. Еще раз хочу подчеркнуть: воровским, и никак не иначе.

Для воров этот вопрос всегда был принципиальным. Человек, называвший себя вором в законе, обязан был жить только воровством, все остальные ремесла были не для него. Слово «вор» говорило само за себя. Даже игра в карты, поощрявшаяся на зонах, на свободе сводилась к тому, что урка мог, конечно же, и катать, но жить только игрой он не имел права. Если есть свободное от работы время, пожалуйста, «шпиль», «куражи» сколько хочешь, но не забывай о главном – ты вор!

Так что пришлось нам в спешном порядке покинуть Первопрестольную и направиться не в Ханты-Мансийский национальный округ, на территории которого и находилась тобольская цитадель – одна из трех полосатых крытых в стране, а в Питер.

В то время в Москве на Фрунзенской набережной жил один старый игровой по кличке Хряк. В прошлом слесарь-домушник, Хряк был страстным картежником, но до шулера ему было все же далековато. И хотя он и вел ту жизнь, которую в преступном мире называли «один на льдине», все же придерживался воровских традиций с должным уважением. Так что почти все украденные деньги Хряк мог позволить себе оставлять на зеленом сукне тогда еще подпольного казино.

В конце концов однажды Хряк доигрался до инфаркта и чуть было не крякнул на больничной койке. Но самым непонятным для братвы было в этой истории то, что после этого играть Хряк как раз и не бросил, а вот с воровством, основным своим средством существования, как ни странно, подвязал, непонятно каким образом добывая себе на хлеб насущный. Впрочем, на легавых он не пахал. Это точно, босота бы знала.

Так вот, примерно за месяц до описываемых событий на одной из малин в Марьиной Роще Хряк проиграл Карандашу приличную сумму денег, но уже через несколько дней неожиданно появился на нашей хазе в Подмосковье, где мы отдыхали бригадой, и вот что поведал нам.

Хорошо зная о том, что Хряк в своем деле был большим мастером, к нему обратился один молодой и состоятельный еврей с довольно-таки странным предложением. Странным оно было не по своей сути, ибо такие люди, как Хряк, уже давно перестали чему-либо удивляться, а по тому, кто его предлагал. Дело в том, что этот «бирор» давал наколку на ограбление собственного дяди.

Это сейчас, в начале двадцать первого века, люди уже стали привыкать к тому, что сын может заказать своего отца, а дочь – зарезать родную мать только лишь из-за того, что не смогла поделить с ней отчима в постели. В наше же время, в середине шестидесятых, такого ужасающего беспредела и махновщины не мог ни предвидеть, ни ожидать никто – ни самый рьяный мент, ни последний козел и убийца.

Наколка Хряку была дана неспроста. Жид проигрался ему по-крупному, но вовремя расплатиться не смог, хоть и слыл среди своих неплохим ювелиром, а значит, кредитоспособным человеком. В игровых кругах говорили о том, что еврей был не только неуемным картежником, но в придачу еще и наркоманом.

Блатным жид не был, так же как не был и «воровским мужиком» поэтому хоть он и «вкатил фуфло», все же расплатиться мог любым способом, лишь бы кредитор согласился. Иногда фраера расплачивались натурой своих жен и сестер, если те были смазливы и податливы. Проигравшимся парчакам было не западло подставить кого угодно, только бы не убили. Такие люди вообще очень боялись физической боли и, чтобы избежать ее, готовы были на все, что угодно. Так что жиденок этот вместо своей задницы подставлял чужую, и не чью-нибудь, а своего дяди.

С точки зрения воровской этики человек, дающий наколку, по определению не может быть порядочным. Но Хряк нам ее и не давал, а просто предлагал «работу», в которой собирался участвовать вместе с нами. Это круто меняло дело. Такому человеку доверие оказывалось. Наводчику, тоже идущему на дело, никто не мог впоследствии предъявить никаких претензий, если, конечно, они не возникали уже на месте.

Хряка мы с собой не взяли, нам достаточно было его информации, а вот его босяцкую корректность оценили по достоинству.

3

В деле нас было четверо: Дипломат, Цируль, Ляля и я. Больного Карандаша мы оставили дома, на попечение все того же Хряка. Так было спокойнее во всех отношениях. Вот только кто кого опекал…

С приходом весны у старого уркагана обострился туберкулезный процесс. Он температурил, харкал кровью, еле передвигался по комнате и ни в каком деле, при всем своем желании, участвовать не мог.

Покой того тихого апрельского вечера в одном из переулков на Васильевском острове неожиданно разорвал крик неизвестно откуда взявшейся ночной совы. Это Цируль – любитель импровизаций – цинковал нам, что все готово и пора начинать.

Сплюнув для масти через левое плечо и резко оттолкнувшись от ствола старого тополя, как в детстве услышав голос матери, из окна звавшей меня на ужин, я зашагал к нужному подъезду походкой загулявшего студента. И только ледяная сталь револьвера, обжигавшая правое бедро, не позволяла забыть о реальности.

Сложность предстоявшего дела заключалась в том, что хозяин квартиры – старый и известный даже за границей ювелир – дверь открывал только людям, которых хорошо знал. Больше того, для каждого из них он придумал определенный пароль, и эта осторожность была не лишней. Например, тот самый племянничек, который и дал на него наколку, при каждом появлении называл в определенной последовательности имена и отчества сначала своих дядьев, а потом и родных теток. И тех и других в роду было в избытке, к тому же называть их надо было именами, принятыми в семье, что чужаку было не под силу. Шмуэль Соломонович, так звали старика, не считал зазорным записывать все это в особую тетрадь, называемую его близкими «семейным Талмудом», иначе он и сам запутался бы.

Но мало было узнать пароль и умело воспользоваться им. Нам предстояло разыграть настоящий спектакль, да так, чтобы хозяин не почувствовал фальши и открыл дверь. Эта часть операции представлялась самой сложной и ответственной, и ее доверили не кому-нибудь, а именно мне, и, надо заметить, неспроста.

В то шебутное и неспокойное время я хоть и был, на взгляд старых урок, еще безусым юнцом, но все же в некоторых случаях уже успел зарекомендовать себя. Обо мне босота отзывалась как о шустром и толковом крадуне, подающем большие надежды. Я смолоду отличался аккуратностью и всегда старался выглядеть элегантно, одевался со вкусом, хорошо, но не вычурно и мог внушить доверие кому угодно. Всё это позволяло надеяться на успех.

Бесшумно ступая по лестничным ступеням, я наконец-то поднялся на третий этаж старого семиэтажного дома, собрался с мыслями и, переведя дух, уверенно нажал на кнопку звонка. Нужно было строго соблюдать интервалы: три коротких и два длинных звонка, потом повторить несколько раз, постоянно меняя последовательность.

Я сделал все правильно и стал терпеливо ждать. Сказать, что я был абсолютно спокоен, значит покривить душой. Конечно же, я волновался в тот момент, но это волнение никак не проявлялось внешне.