Читать книгу "Великий герцог Мекленбурга - Иван Оченков"

– Как зовут этого вашего человека? – почти простонала царевна.

– Зачем вам это знать? Впрочем, извольте – его зовут Аникита Вельяминов, он командовал моими рейтарами в Швеции.

– Боже мой, я пропала! Опять этот предатель!

– Что, вы знакомы?

– Он и его семья с нами были в родстве немалом, но, когда появился самозванец, он одним из первых перешел на его сторону. Даже родная мать прокляла его за эту измену, но он не отступился.

– Чудны дела твои, Господи! – сказал я и вышел навстречу Аниките.

– Князь, бояре расходиться собираются, хотят поклониться за хлеб, за соль…

– За брагу, за аквавит… – продолжил я. – Ну пошли, чего там, дело хорошее.

– А кто там, князь? – полюбопытствовал Вельяминов, пытаясь заглянуть за полог.

– Много будешь знать – скоро состаришься!

– Девки, поди?

– Ага, и все справные, как Анисим любит.

– Анисим сказывал, что ты, надежа, едва ли не схимником заделался.

– А с чего ты взял, что я с ними блуд творю? Они там за меня угодникам святым молятся и акафисты поют, правда, тихо совсем.

– Да ну тебя.

Осада тем временем продолжалась. К ополчению все время подходили новые отряды, иногда небольшие, в несколько человек, а иногда и довольно крупные – в две-три сотни. Так что силы, изрядно поредевшие в сражении с Ходкевичем, скоро были восстановлены. Однако князь Пожарский, постоянно получавший известия с разных концов страны о различных бесчинствах, творимых разного рода разбойниками, нередко формировал отряды ополченцев, которые и посылал для борьбы с ними. Одно поручение такого рода было дано Аниките Вельяминову, посланному очистить от воровских казаков небольшой городок Устюг-Железный. Основой его отряда должны были стать рейтары, усиленные казаками, причем последних было раза в два больше, чем подчиненных Вельяминова. Посмотрев на его кислую физиономию, я вызвался сходить вместе с ним. С собой я взял сотню драбантов и Кароля с Казимиром. Клим же с двумя сотнями остался в Москве охранять наш лагерь.

Копыта коней били мягкую землю, на ветру развевались наши стяги и казачьи бунчуки. Вокруг то, что называется золотой осенью: летняя жара уже спала, а осенние дожди еще не наступили. Одно только портило окружавшую нас красоту – земля была совершенно пустой. Брошенные поля зарастали молодыми деревцами, на месте деревень пепелища, и лишь кое-где белел омытый дождями череп, указывающий, что когда-то и здесь жили люди. Рожали детей, сеяли хлеб и надеялись на лучшее.

– Хорошо идем, – сказал мне скачущий рядом Аникита, – даст бог, к вечеру прибудем в Устюг.

– Не говори «гоп», – усмехнулся я в ответ. – Что, от Казимира нет вестей?

Казимир с небольшим отрядом рейтар и казаков ушел вперед на разведку. Время от времени от него приходят посыльные, а если таковых долго нет, то это повод насторожиться. Однако до сих пор все спокойно, и мы беспрепятственно движемся к нашей цели.

– Всегда бы ты, князь, таким осторожным был, – произнес Вельяминов. – А то тебя иной раз за шиворот из драки не вытащить, далеко ли до греха.

– Греха бояться – детей не родить, – отвечал я ему, – а ты чего такой заботливый?

– Сестра наказала.

– Алена? Я-то думал, ты по службе отлучался, а ты и в вотчину заглянуть успел.

– Ну а чего не заглянуть, когда по пути? Тетушку проведать да сестрицу, сам ведаешь, одни они у меня.

– Тоже верно.

– То-то и оно, что верно, а там соседи собрались, начались, стало быть, расспросы, что да как. Ну, я и рассказал, как с гетманом воевали, как он на приступ шел, как ты из пушек палил.

– Понятно, наплел, поди, с три короба небылиц?

– Да нет, все честь по чести, рассказывал без врак, а как уезжал – так мне Алена и наказала, чтобы я тебя берег и в бой одного не пускал.

– Это почему так?

– А суженый ты ее!

– Чего это вдруг?

– Так ей гадалка нагадала, что суженым ей тот будет, кто ее первым поцелует. А тебя ведь тогда на крыльце никто силой в спину не толкал. Такие вот дела.

– Ты бы сестрице своей объяснил, что я женат, да не на ком-нибудь, а на королевской дочке, чтобы девка себе глупостями голову не забывала.

– Да я говорил ей, дурочке, что не по себе сук рубит, но тут разве поспоришь. Так что Христом Богом тебя молю – не лезь ты в пекло, и без тебя найдется кому мечом махать. Тебе смешно, а она мне чуть плешь не проела.

– Ладно-ладно, уговорил, раз Алена твоя просит, значит, не буду. Ты мне лучше вот что расскажи – вы ведь Вельяминовы, Годуновым родня. Каким тебя нечистым к Дмитрию-то занесло?

– Эх, князь, то дела давние.

– А ты расскажи, я послушаю. Может, чего интересного узнаю.

– Ну, слушай, если интересно. Скажу тебе сразу, князь, что Борис, как царем стал, родни своей не забыл. Батюшка мой в окольничие вышел и уже шапку боярскую примерял, каковую бы ему при Федоре Ивановиче как ушей не видать. Я тогда еще новиком был, и мне по отечеству в жильцах начинать службу выходило, – ан нет, меня в стряпчие пожаловали. Да отцу намекнули, что коли я не дурак буду, то стоять мне в рындах подле его царского величества, а там и до стольника рукою подать.

– И чего тебе в рындах не понравилось или не взяли?

– Ты не перебивай меня, князь, дослушай. Как раз в то время царевич Дмитрий и объявился в литовских землях. Времена тогда тяжкие были, недород, голод, а тут еще это. Стали некоторые земли да города откладываться от Бориса да присягать Дмитрию. Царю Борису, понятное дело, это не по нраву пришлось, и стал он войска посылать, чтобы измену выкорчевывать. Вот в одно такое войско и я попал. Да чего я вру-то сам себе! Не попал, а сам напросился. Хотел службу царю послужить, ну и выслужиться, конечно, как без этого. Приехали мы в одну такую слободку, выгнали людей из домов их на улицу перед церковью и спрашиваем: «Кому вы, собачьи дети, веруете?» А они нам кротко так, но твердо: «Царевичу Димитрию, сыну Ивана Васильевича». Мы им, понятно дело, плетей, а под плети пытаемся вразумить – дескать, царевич-то в Угличе сам себя зарезал и умер давно.

– И что, вразумили?

– Да как тебе сказать, кто-то тверд в своей вере остался, а какие и покаялись, да только никому и покаяние нужным не оказалось.

– Это как?

– Да так, князь, одним хотелось царю послужить, а другим пограбить да поозоровать. Так что сперва плетей, потом дубьем, а потом разошлись – и саблями. Бабы закричали, детишки заплакали, наши кто грабить, кто избы поджигать, кто баб сильничать кинулись. А жители местные – кто бежать, а кто – ровно мученики христианские перед нами, только плачут и Богу молятся. Тут смотрю, воевода наш младенчика у бабы какой-то отнял, за ноги раскрутил – да и об угол. Да так, что кровь до меня долетела. Тут у меня будто пелена с глаз упала, понял, что творю вместе со всеми неподобное и того греха мне век не отмолить. Ну и когда мы назад возвращались, отстал от своих и подался к Дмитрию посмотреть – каков он. Точно ли государь природный?