Читать книгу "Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер"

В понедельник вечером радио Германии сообщило новости, прервав музыкальную программу сообщением о том, что Германия и Россия приняли решение подписать Пакт о ненападении. На следующий день, 22 августа, на десятый день путешествия Рузвельта, эта новость заняла все первые полосы германской прессы.

Бóльшую часть лета Рузвельт, Хэлл и Дэвис не только обсуждали и пытались предотвратить такой исход, они предусмотрели также определенные шаги на случай такого развития событий. Наряду с этим, по их мнению, нужно было избежать действий, которые бы еще больше подтолкнули Советский Союз в объятия Гитлера. Издание «Нью-Йорк таймс» как нельзя лучше описало реакцию администрации, поскольку его репортер получил сведения напрямую от Госдепартамента. По его словам, сообщение о заключении Пакта о ненападении «не явилось неожиданностью в коридорах Госдепартамента. Желание канцлера Адольфа Гитлера поставлять военные материалы России… было воспринято как стремление господина Гитлера продемонстрировать Иосифу Сталину, что Германия больше не планирует прямой агрессии против СССР, и обеспечить для Сталина по возможности пассивную роль в развитии событий в Европе»[392].

Это весьма точно отражало точку зрения Рузвельта.

Рузвельт проконсультировался с Хэллом и Уэллсом по поводу того, должен ли он срочно вернуться в Вашингтон. Их ответ был отрицательным. Рузвельт, однако, проигнорировал их совет и приказал командиру корабля подготовиться к отплытию «Таскалусы» в 6:00 следующего дня, 22 августа, в направлении Аннаполиса. Во второй половине дня Гарри Гопкинс явился на борт корабля с тайным внеплановым визитом к Рузвельту, чтобы сообщить тому последние новости. Предположительно, у Гопкинса были проекты тех посланий, которые должны были быть направлены два дня спустя от имени Рузвельта Адольфу Гитлеру и президенту Польши Игнацы Мосцицкому с призывом выработать мирное решение существовавшей проблемы.

В телеграмме Рузвельта Гитлеру, отправленной в полночь 23 августа, особое значение придавалось обеспечению всеобщего мира и высказывалась просьба «воздержаться от любого акта враждебности на разумный обговоренный период», а также передать «спорные вопросы на беспристрастное рассмотрение третейским судом, которому могли бы доверять обе стороны». Президенту Польши Мосцицкому Рузвельт написал, что «существующая между правительством Польши и правительством германского рейха проблема могла бы стать предметом прямых переговоров между правительствами двух стран», либо предложил «достичь примирения при участии незаинтересованной третьей стороны».

Чтобы сэкономить время, «Таскалуса», следовавшая на юг на максимальной скорости, направилась не к Аннаполису, а в район Сэнди-Хук в штате Нью-Джерси, где в четверг, 24 августа, в восемь утра бросила якорь. Утром отдохнувший Рузвельт уже вернулся в Белый дом, где обсуждал с Уэллсом и Хэллом, как быть с этим кошмаром: союзом между Германией и Советским Союзом. Двум руководителям от имени президента были направлены послания.

На следующий день пришел вежливый, но обескураживающий ответ от Мосцицкого. Он благодарил Рузвельта за его «важное и благородное» послание. Он писал, что прямые переговоры между правительствами являются «наиболее целесообразным способом решения проблем, которые могут возникать между государствами», наряду с этим «метод примирения посредством третьей стороны, такой же беспристрастной и непредубежденной, как Ваше Превосходительств», также выступает в качестве «объективного и справедливого способа урегулирования разногласий».

Рузвельт немедленно отправил Мосцицкому ответную телеграмму, отметив, что, «исходя из оснований, изложенных в моем послании, польское правительство желает согласиться на урегулирование разногласий… путем прямых переговоров или путем достижения примирения… Весь мир молится, чтобы Германия также согласилась на это». Однако Гитлер так и не ответил. Спустя несколько дней после объявления о подписании Пакта о ненападении французское правительство проследило за тем, чтобы все картины из Большой галереи Лувра и его выставочных залов были упакованы и перевезены в замок Шамбор в долине реки Луары. Остались только тяжелые скульптуры, которые сложно было перевозить. Британское правительство рекомендовало своим гражданам в Польше как можно скорее покинуть страну «ввиду угрозы обострения отношений между Германией и Польшей»[393].

В Англии полученные известия были встречены с изумлением. Английская пресса не позволила правительству уйти от ответственности. Например, издание «Дейли геральд» расценило это как «преступное замешательство со стороны британского и французского правительства по отношению к России», добавив: «Нет оправдания этому предательству мира и европейской свободы, которое по своим масштабам превосходит то, что произошло в Мюнхене».

Лорд Исмей, который в следующем году станет начальником личного штаба Черчилля, признал: «Я не мог и рассчитывать на то, что наша запоздалая и лишенная реальных полномочий миссия в Москву была способна привести к каким-либо результатам»[394]. Однако, как и многие другие, он был поражен скоростью процесса переговоров между Гитлером и Сталиным. Казалось, что соглашение было достигнуто буквально за одну ночь.

Соглашение с Гитлером было настолько невероятным для Советского Союза, даже для членов Политбюро (особенно если учесть, что Гитлер уже столько раз повторял, что его «раса господ» разгромит славян и что советские лидеры – это «отбросы человечества»), что пакт никогда не упоминался ни на партийных съездах, ни даже в общественных речах. «Мы не могли признать того, что мы достигли соглашения о мирном сосуществовании с Гитлером. Сосуществование было бы возможным с немецким народом в целом, но не с гитлеровскими фашистами»[395], – пояснял Никита Хрущев. Члены Политбюро лишь в частном порядке делились между собой мнением о том, что была надежда: до того, как напасть на Советский Союз, Гитлер с учетом существования данного договора прежде совершит агрессию против Великобритании и Франции.

Через девять дней после подписания договора, 1 сентября, вермахт напал на Польшу. Через восемь дней сражений не осталось ни одной польской дивизии: 450 000 человек были взяты в плен, восемьсот самолетов были подбиты или захвачены. 17 сентября Красная армия вошла в восточные районы Польши. Польша перестала существовать.

Соединенные Штаты предпочли расценить российское вторжение, как вспоминал Хэллл в своих «Мемуарах», как стремление Сталина «удержать легионы Гитлера от приближения к России… Мы [Рузвельт и Хэлл] не хотели ставить Россию на одну ступень с воинствующей Германией, поскольку это еще больше подтолкнуло бы ее в объятия Гитлера… Гитлер не отказался от своих амбиций по поводу России»[396].

Не выражая это вслух, Рузвельт, тем не менее, был разъярен. Он упоминал коммунизм в своем послании к Джозефу Кеннеди, послу США в Великобритании, как «русскую форму жестокости»[397] и передал ему шутку: «Представьте, что у вас есть две коровы. Социалист возьмет себе одну и одну оставит вам. Нацист позволит вам оставить себе обе коровы, но будет забирать себе все молоко. А коммунист заберет обеих коров себе».