Читать книгу "На неведомых тропинках. Шаг в пустоту - Аня Сокол"

«…видел я твоего любимого „без макияжа“, неделю нормально спать не мог», — вспомнились слова гробокопателя. Теперь и я видела.

Одна из рук Кирилла была странно изломана, когти окрасились алым. Седой шевельнул пальцами, кости стали выправляться на глазах, принимая предназначенную природой форму, или то, что понимает под этим человек. Это выглядело не столько страшно, сколько неправильно. Чуждо.

Его портрет будет нарисован в любом случае. После смерти, как велит обычай, он будет вечно взирать на своих потомков из тьмы овальной комнаты.

Прекрасная, с минуту смотревшая на него с другой стороны стола, была Прекрасна. Этим все сказано. В глазах, ставших из невзрачно-серых голубыми и выразительными, застыла мольба, на длинных ресницах блестели капли слез. Тонкой рукой она провела по русой голове девочки. Кожа и волосы потемнели. Превращаясь, Екатерина сменила свой бесцветный облик на истинную смуглость южанок. И даже траурно-черные, загнутые внутрь когти, так похожие на птичьи, ее не портили.

— Ты не в своем праве!

Она сжала кулаки, и по загорелой коже побежали капельки, похожие на росу на утреннем лепестке цветка. Она была усыпана крошечными живыми бриллиантами. Они, то собираясь в кружки, то распадаясь на линии, каждый стремился туда, где набухали алым порезы и ссадины. Капельки бросались на них закрывали собой, выстраиваясь в геометрические фигуры, крутились, вертелись, танцевали, иногда окрашивались розовым, чтобы через секунду вернуть прозрачный блеск и побежать к новой ране. Их танец завораживал. Хотелось смотреть на это бесконечно, хотелось сорвать с нее одежду и увидеть больше. В этом желании не было ничего сексуального, лишь восхищение.

— В своем. — Кирилл слегка повернулся, из длинной царапины на бедре сочилась черно-красная, так похожая на чернила, кровь. Судя по вырванному куску ткани, рана была намного больше и серьезней, но зарастала на глазах. Но не это заставило меня зажать себе обеими руками рот, а хвост. Длинный, тонкий, так же покрытый чешуей, как и все тело, подвижной змеей обвился вокруг раненой ноги. — Она пришла в мою цитадель, скрыв сущность, пришла как служанка, а со слугами я делаю все, что захочу. По праву хозяина!

— Что ты с ней сделал? — потребовала она ответа, и я ни на секунду не усомнилась в ее праве требовать, как и в том, что он ответит. Любой бы ответил.

— Яд. — Цвет радужки его глаз стал абсолютно белым, сливаясь с глазным яблоком, оставив по центру темную вертикальную щель зрачка.

— Невозможно. Таких ядов нет!

— Есть. Твои целители его и придумали, и испытали на младшем Видящем, не забыла?

Она зарычала отрывисто, злобно, как собака, теперь уже он пил ее отчаяние.

— Он травит, он не дает крови восстановиться. Она будет умирать долго. Век, два, десять, у тебя будет время подумать. А впрочем… — Он постучал серо-стальным когтем по столу и сделал вид, что размышляет. — Тамарию можешь забрать и без клятвы. Считай, я передумал, размяк от твоих слез, вспомнил, как хороша ты в постели. Забирай и уходите. Без клятвы. Без обязательств. Война все расставит по местам.

— Нет. — Она вскинула голову, черные волосы густой волной качнулись у шеи, я подавила неуместное чувство восхищения.

— Что «нет»? Не уйдешь? Не заплатишь? Не заберешь? — Подвижный хвост поднялся, на его конце красовался светлый костяной нарост, похожий на наконечник от стрелы, именно им Седой указал на лежащую на полу Тамарию и сделал это настолько естественно, будто рукой махнул. — Кто дороже? Племянница, названная дочерью и воспитанная как дочь, или неожиданный подарок ушедших, родившийся от оставшегося безымянным отца, дочь, ради безопасности названная племянницей, Таисия Мирная?

Я мысленно обругала себя за невнимательность, за слепоту. Ради чужих детей мы не сходим с ума. Одно то, как Прекрасная бросилась на слуг, на Седого, стоило ей увидеть девочку, должно было дать подсказку. Я бы тоже бросилась. Внешнее сходство еще надо было разглядеть. Я не смогла. Маленький детский носик, несуразный на лице Екатерины, но органичный среди детских черт девочки. Лоб, волосы, губы и странная взрослость, то и дело проскальзывающая в ее поведении. Не Майя. Тайя. Таисия Мирная. Или Таисия Прекрасная?

— Как ты узнал? — Повелительница юга выпрямилась, высокая, гибкая, стройная.

— Предатели есть и в Белой цитадели. — Седой поднял опрокинувшийся графин, допил прямо из горла остатки. — Ты сунула нос в мою семью, я ответил тем же.

Я вспомнила, как Тимур говорил о своих планах, о Белой цитадели. О невозможных, неисполнимых планах. Никто никогда не уходил от Седого. А Седой никого никогда не отпускал. Бывший вестник не был беглецом, он был шпионом. Он не убегал к Прекрасной, он был послан туда. Это к вопросу о преданности и предателях, тут Седой намного опережал Прекрасную. Но кто сказал, что бывший вестник был единственным «засланцем»?

Екатерина зарычала, но сейчас это раскатистое «ррр» слышалось дивной музыкой. Почувствовав восхищение, она повернулась ко мне, давая рассмотреть себя от кончиков стройных ног до шелковистой макушки. Грация и красота сквозили в каждом сантиметре смуглого, украшенного точками бриллиантов тела, костюм казался лишним, уродующим и недостойным прикасаться к такой красоте. Теперь я знала, до какой степени она на самом деле Прекрасна.

— Он отравил мою дочь. — Ее голос сорвался, переходя во всхлип.

Я подалась вперед, всмотрелась в совершенное лицо и поняла. Правда вспыхнула в голове, ослепляя четкостью и красотой. Только такая достойна править. Только такая достойна жить. Только такой дано право приказывать. Только она.

Сияющая темная кожа, глаза цвета неба, пухлые губы, тонкие черты лица. Я не встречала подобного совершенства. Почему я не видела раньше, какая она?

Седой стоял напротив, разочаровывающий своей серостью.

— Это он! — закричала Екатерина. — Он во всем виноват!

— Моя смерть не поможет получить противоядие, — улыбнулся Кирилл, когда я потянулась к опустошенному графину.

Даже тогда, порабощенная демоном и понимающая с абсолютной ясностью, что должна сделать, я не подумала о зеркальном ноже. Я была беззащитна перед ее красотой. Плюс, он же минус, находясь во власти исступленного восхищения, теряешь способность думать и руководствуешься одними эмоциями.

— Скорее уж наоборот. — Он наблюдал, как мои пальцы сжимаются на липком горлышке.

Широкий замах, и графин разлетается на осколки. Кирилл встряхнул головой, и мелкое крошево осыпалось с его волос на пол. Сегодня здесь разбилось столько стекла, что на цитадель вот-вот должен обрушиться водопад вселенского счастья.

Я перехватила оставшееся целым горлышко и ткнула острым осколком в корпус. Седой без труда перехватил руку и сжал, заставив уронить оружие.

— Стоило лучше выбирать исполнителя, — прошептал он, ударяя хвостом мне под колени.

Я упала, едва не расплакавшись от бессилия, потому что на меня смотрела она.