Читать книгу "Люди-мухи - Ханс Улав Лалум"

Мы слушали, затаив дыхание. Он несколько раз глубоко вздохнул и продолжил:

– Я по-прежнему точно не знаю, с чего все началось, но вдруг Харальд Олесен и мужчина-беженец о чем-то заспорили на повышенных тонах. Потом я услышал выстрел и увидел, что Харальд Олесен стоит с дымящимся пистолетом в руке, а мертвый беженец лежит на снегу. Его жена закричала и набросилась на Харальда с кулаками. Не долго думая я выстрелил ей в голову. Потом я часто спрашивал себя, почему застрелил ее. Я привык смотреть на Харальда снизу вверх; он был для меня не просто лидером, он во многом заменил мне отца. Чутье велело мне защищать его при любых обстоятельствах. Конечно, я знал, что женщина не вооружена. Наверное, я боялся, что ее крики наведут на нас немцев… Кроме того, мне надоело тащить их по снегу, и я желал ей смерти.

Оленья Нога снова вздохнул, но ноги его по-прежнему приплясывали на месте, а палец лежал на спусковом крючке.

– Так все и вышло. Оба беженца лежали на снегу, а на руках у мертвой матери плакал младенец. Харальд Олесен словно окаменел; он смотрел на них и молчал. И вдруг я услышал голоса и скрип лыж. Сначала мне казалось, что нам остается только застрелиться, но потом решил рискнуть – у меня оставался последний шанс. Я спрятался за ближайшим сугробом и следил за ними. Вот они появились… Харальд Олесен по-прежнему был в ступоре. Я понимал: у нас есть шанс спастись, только если я уложу всех троих – а у меня было всего шесть патронов.

Я боялся пошевелиться. Оленья Нога говорил тихо и как будто задумчиво, но мне, как, пожалуй, и всем, стало очень страшно. Он несколько раз моргнул, но рука его была тверда.

– Немцы были совсем молодыми: двум лет по двадцать пять, а одному – двадцать один, не больше. Они оторопели, увидев неожиданное зрелище: два мертвых беженца в снегу и застывший Харальд Олесен. Я лежал совсем недалеко от них и целился старательно. Но когда один из них показал на мой след в снегу, времени на размышление у меня не осталось. Я выстрелил в того, кто стоял ближе ко мне, и сразу прицелился в следующего. Первый упал сразу, второй – до того, как успел выхватить оружие, но третьему удалось несколько раз выстрелить в мою сторону. Я откатывался на бок, не сводя с него глаз. Потом вскочил и снова прицелился. Первый раз я промахнулся. Второй раз мы с ним выстрелили одновременно. Его пуля просвистела рядом с моим ухом, а моя угодила ему в шею. Он еще целился, но зашатался и рухнул в снег. Кровь хлынула из него фонтаном… Я еще раз выстрелил в него и попал между глаз. Когда я выполз из-за сугроба, моим глазам предстала ужасающая сцена. Пять мертвецов на снегу и оцепеневший Харальд Олесен.

Хотя рассказ был трагическим, мне показалось, что Оленьей Ноге стало немного легче. Судя по всему, он впервые изливал душу. Говоря, он не сводил с меня взгляда – и пистолет по-прежнему был направлен на меня.

– Помните, я рассказывал вам про молодого немецкого солдата, который пытался утешить меня, когда пришли за отцом? Он был одним из тех троих, которые преследовали нас – его я прикончил вторым. Он был еще жив, когда я подошел к нему. Он произнес: «En…» Два раза пытался, но ему так и не удалось договорить. Скорее всего, он хотел сказать «Entschuldigung… Извините». Можете себе представить? Просил прощения у меня, который его застрелил. А ведь он и сам был почти мальчишкой. Я приставил пистолет к его голове, отвернулся и нажал на спусковой крючок. Он до сих пор является мне во сне – только вчера я проснулся среди ночи, когда увидел его лицо.

Глаза Оленьей Ноги как будто остекленели, но он по-прежнему смотрел на меня, и я не сомневался, что он тут же выстрелит, если я сделаю к нему хоть шаг. Я держался как можно спокойнее, надеясь, что он продолжит рассказ.

– Но худшее потрясение ждало меня впереди. Добив последнего немца, я поднял голову и увидел, что Харальд Олесен целится в меня. Он сказал: я видел, как он убил беженца, поэтому должен умереть. Я похолодел от ужаса, так как понял, что он сейчас меня убьет. Бог знает что я тогда ему наобещал. Говорил, что ведь и он видел, как я убил женщину, и у нас есть общая тайна. И что он ни за что не найдет обратной дороги в одиночку, а ребенок замерзнет и тоже погибнет… Может быть, на него больше всего подействовал последний довод, потому что он опустил пистолет и передал мне ребенка. Выходит, девочка в тот день спасла меня, а я, в свою очередь, спас ее. Ну а что было потом, вы знаете. Он сказал, что затащит трупы в ближайшую пещеру и догонит меня. А я помчался вперед. Я несся, не останавливаясь, до самого Сэлена. Больше всего мне хотелось убраться подальше от Харальда Олесена, а потом – спасти жизнь девочки. Может, тем самым я пытался искупить грех? Я убил ее мать, но должен был спасти хотя бы ее жизнь.

Как только я осторожно поднял руку, Оленья Нога тут же встрепенулся:

– Стойте на месте! Не забудьте, что мне уже доводилось убивать! – Он говорил сдавленным голосом, но в нем я уловил нотки безнадежности.

Кивнув, я медленно опустил руку. Я не представлял, как мы выберемся из создавшегося положения живыми. Я мог надеяться только на продолжение разговора. Неожиданно послышался тихий голос Сары:

– Спасибо за то, что спасли мне жизнь. Я прощаю вас за то, что вы убили мою мать – вы были молоды и боялись по гибнуть… Теперь я знаю, что произошло, и мне стало легче. Вы помните, где находится та пещера?

Оленья Нога покосился в ее сторону – Сара тихо плакала. Затем он быстро перевел взгляд на меня. Пистолета при этом не опускал.

– Да, я точно знаю, где находится пещера. Но вы найдете там только обрывки одежды и кости пятерых людей, которым суждено было умереть тем зимним днем сорок четвертого года. Я никогда не возвращался туда, и вместе с тем мне так и не удалось оттуда уйти. В сорок шестом и сорок седьмом, если помните, газеты освещали громкое дело Фельдманнов, и я был вне себя от страха. Два проводника убили супругов, которых вели через границу… И потом я жил с воспоминаниями, которые не отпускали меня ни на день, ни на час… Я очень боялся, что однажды все откроется, меня назовут еще одним убийцей Фельдманнов, а статьи обо мне появятся на первых полосах газет.

Он замолчал, рука, держащая пистолет, дрогнула.

– Почему вы не подбросили пистолет после того, как убили Харальда Олесена? – спросил я, наверное, от чистой безысходности.

Лицо Оленьей Ноги исказила болезненная гримаса.

– Вначале я так и собирался поступить: идеальное убийство, замаскированное под самоубийство. Однако я вовремя сообразил: нетрудно будет вычислить убийцу по владельцу оружия. Если выяснится, кому принадлежал пистолет, мне конец. Сначала я хотел раздобыть и подбросить на место преступления незарегистрированное оружие, но Харальд Олесен находился на пороге смерти, а фрекен Сара все сильнее давила на него. Он собирался облегчить душу и перед смертью рассказать ей правду. Так что в конце концов я решил больше не ждать. Только вместо идеального самоубийства продумал идеальное убийство. Ну а Енсен… купить незарегистрированное оружие оказалось не так просто, ведь я официально никуда не мог выходить. Наконец я купил пистолет с помощью одного выжившего из ума друга детства. Он без лишних вопросов поверил моему объяснению: мол, оружие нужно мне, чтобы в Осло чувствовать себя в безопасности. Чтобы все устроить, пришлось съездить в Йовик – вот почему я на прошлые выходные отправился в родные края… После того как в юном возрасте убиваешь нескольких человек, а почти всю взрослую жизнь вынужден жить с воспоминаниями и скрывать правду, поневоле превращаешься в одинокого волка. Приходится каждый день выживать и защищаться от всех мыслимых и немыслимых угроз. Смерть Харальда Олесена почти не удручает меня. В конце концов, ему все равно не долго оставалось жить. И потом, во многом из-за его предательства я превратился в чудовище. И все же убить я решился главным образом из страха разоблачения; я убил его, когда он признался, что решил рассказать всю правду Саре. Так что в некотором смысле его убийство стало самообороной – а до того я испробовал все остальные способы ему помешать. И все же не скрою, в глубине души мне хотелось и отомстить ему за мою разбитую жизнь.