Читать книгу "Моя еврейская бабушка - Галия Мавлютова"

Сырец глуповато скривился. Тоже верно. Аркаша прав. Времена всегда смутные. На то они и времена. Что с них взять-то? Было время и утекло прочь. И следа не оставило. Как мутная водица. Но Сырцу хотелось оставить след на земле. Он был уверен, что работает на вечность. А для вечности нужны средства. В его закромах было немного по тем временам, всего шестьдесят тысяч долларов. Но на эти деньги можно было купить несколько квартир, загородный коттедж и еще что-нибудь в придачу. Остатка от покупки хватило бы на любую мужскую шалость. Но Сырец решил сохранить деньги на будущее. Он ждал, когда на родину вернется Семен. Тогда и деньги понадобятся. А пока пусть полежат у Аркаши в загашнике, у него лишних людей в доме не бывает, сын Илья еще маленький, а жена постоянно у плиты, и вообще она полностью поглощена поисками пропитания для семьи.

– Вот и хорошо, Аркаша, по рукам, ты же знаешь, я не забуду, обязательно отблагодарю, – сказал Сырец на прощанье.

Шестьдесят тысяч долларов благополучно перекочевали в Аркашину квартиру. Сырец проследил взглядом, как деньги улеглись в старые антресоли. В тот миг ему казалось, что им там спокойнее и удобнее лежать, ведь деньги обрели, наконец, надежную защиту. Родня считала Аркашу самым честным и правильным евреем. Да и жил он скромно, не высовываясь, по средствам. Куцые квадратные метры «хрущевского» счастья с трудом вмещали в себя Аркашину семью. Они ютились кое-как, почти друг на друге. Да, надежнее места во всем городе не отыскать. Сырец с удовлетворением огляделся: антресоли глубокие, здесь никто не найдет его тайну, сюда никто не сунется. Кому нужны Аркашины старые чемоданы?

Зойка ничего не знала о тайном перемещении средств. Она продолжала смотреть свои странные сны, а Сырец тихо злился по утрам, выслушивая рассказы о ночных виртуальных похождениях юной жены. Яркими красками она рисовала страшные картины похищения Сырца бандитами в масках. «Их было трое, все в тяжелых ботинках, черных масках, такие страшные, дикие, я боюсь!» – делилась ночными переживаниями Зойка. Сырец молча слушал, выжидая, когда закончится женский кошмар, но на сердце у него было неспокойно. В разгар сонной симфонии его подстерегла неприятная неожиданность в подъезде. В почтовом ящике лежало письмо. Сырец схватил конверт (вдруг от Семена весточка), с жадностью прочитал. Во время чтения его лицо меняло краски, то бледнело, то алело, а то вдруг покрывалось мертвенной синевой. Он отвел руку с бумажкой подальше от себя, чтобы яснее видеть буквы. Вдруг ему чудится все это, – но нет, не причудилось, письмо свидетельствовало о том, что неделю назад чья-то темная рука вывела эти кривые буквы с его именем. Он приблизил письмо к глазам, стараясь вникнуть в текст, чтобы понять, чья же рука писала. Но почерк был ему не знаком. Буквы наползали одна на другую, словно пишущий был пьяным или сумасшедшим, но текст письма давал понять, что автор не был ни тем, ни другим. Рука, начертавшая на бумажке имя Сырца, угрожала его жизни, намекая на то, что не сегодня-завтра Сырец подвергнется нападению, и если он не готов к этому, то он еще пожалеет. Сырец вздрогнул – какое-то нехорошее письмо. Очень нехорошее. Неожиданно для себя он слился с текстом, ощутив на мгновение свое тело бумагой и буквами одновременно. Ручка с нажимом, скрипя, прошлась по его телу, оставив в душе рваную рану. В памяти всплыли Зойкины страхи. Трое в черных масках бухнулись прямо к нему в душу. Сырец потряс головой, сбрасывая с себя наваждение. Так нельзя, так и рехнуться легко. Эта женщина сведет его с ума. Нужно найти повод, чтобы избавиться от нее. Сырец отряхнулся от кошмара, порвал письмо на мелкие кусочки и легко взбежал по лестнице. Он давно жил в элитном доме. Остались в прошлом «хрущевские» коробочки, забылась теснота и скученность, и все-таки Сырцу не давала покоя потаенная мысль о том, что его родители не успели дожить до той светлой минуты, когда неблагополучный сын смог бы продемонстрировать им собственную значимость.

– Вован, это ты? – сказал Зоя, выплывая из кухни бравым броненосцем.

Она всегда встречала его с улыбкой. Сырец засмеялся, увидев в собственной квартире целый крейсер в полной боевой готовности. Нет, Зоя не предавала его, Зойка останется для него верным оруженосцем. Такая женщина не может предать. У нее мозгов не хватит.

– Это я, – сказал Сырец и продефилировал в кухню.

На столе уже дымилось и исходило паром что-то необыкновенно аппетитное, Сырец зажмурился от удовольствия. Зойка всегда умела угадать с ужином, выставляя на стол в положенный срок все самое горячее и вкусное. После ужина он завалился на диван, и, проваливаясь в сон, усмехнулся. Привидится же такое! Надо в баньку сходить, попариться, чтобы выпарить из себя усталость и дурь, с верхом накопившиеся в нем за долгую зиму.

Во сне он увидел своих стариков. Соломон и Ханна смотрели на него хмуро, словно упрекали его в чем-то. Как обычно, они молчали. Сырец закричал, обращаясь к ним: «Да что же вы молчите-то всегда? Скажите хоть слово, в чем я перед вами провинился?». Но родители стояли перед ним немым укором. Сырец проснулся, ошарашенно взглянул на часы и вдруг вскочил, забегал по комнате. «Надо бы памятник соорудить. Не один. Два. Сначала отцу, потом матери. Хорошие памятники надо сделать. Гранитные. Чтобы как у отца были. Надежные. Красивые. Золоченые. Завтра же сделаю. Они мне недаром приснились. Я ведь им крепко задолжал», – думал Сырец, нервно бегая по комнате.

Зойка со страхом наблюдала за ним. Она лежала на кровати, обхватив голову руками. Что-то разладилось в их отношениях. Оба не понимали, что случилось, ведь все было идеально, оба хотели друг друга, долго налаживали отношения, устраивающие обоих. Но что-то разбилось, разладилось, и они не хотели говорить об этом вслух, ведь любое неосторожное слово могло разрушить и без того ненадежный союз. Но в эту минуту Сырец не думал о хрупких, как хрусталь, отношениях с Зойкой. Он почему-то задумался, а за что он задолжал своим родителям? За то, что не стал таким, каким они хотели его видеть? За то, что он не похож на остальных евреев? Так это не его вина. Это их вина. Он не мог родиться по своему подобию. Это родители вложили в него то свое, что не могли принять и оставить в себе. А он взял от них все, от чего они сами убегали всю жизнь, пряча, скрывая даже от самих себя, боясь выставить напоказ. Но он когда-то родился вопреки желаниям родителей, и уже прожил долгую жизнь, и все равно продолжает казнить себя за факт собственного рождения. Будто он в чем-то виноват перед ними. Каждый человек склонен романтизировать факт своего рождения. Но Сырец пошел дальше. Он продолжал драматизировать свою историю, существуя параллельно от самого себя. Сначала он сам, а уже дальше шествовала история его появления на свет. И отсчет начинался с конца. Сегодня он сосчитал от начала, приняв решение увековечить память родителей. Сырец все еще надеялся примириться с ними.

Памятники получились неординарными. Они стояли, выделяясь среди прочих простотой линий, острыми углами и стройными пропорциями. Особенно бросались в глаза антрацитовый блеск гранита и торжественная золоченость букв. Могилы родителей находились почти рядом. Они так и прожили свою жизнь, поодаль друг от друга и от остальных, заодно отстранившись от собственного сына. Сырец повадился ходить к ним. При жизни он редко наведывался к родителям, но время и смерть примирили его с обстоятельствами жизни. Володя часто приходил на кладбище, поправлял могилы, сажал цветы. Когда он прикасался ладонью к холодной черноте гранита, ему казалось, что он обнимает своих стариков. Кладбище стало его вторым домом. Зойка не знала, куда исчезает по выходным Сырец, он не звал ее с собой, полагая, что она не поймет его истории. Каждый имеет право на тайну рождения. Сырец носил свою тайну при себе. Она была только при нем, словно он заключил ее под арест.