Читать книгу "Ричард Длинные Руки - властелин трех замков - Гай Юлий Орловский"

Он тупо смотрел мне вслед, я понял, что для него покаяться, да еще искренне, что для Павки Корчагина поменять комсомольский билет на дисконтную карту для покупки товаров со скидкой в буржуйском «Стокманне».

Ладно, и без его рассказов понятно, что их отряд рядом, если этот сидел в засаде. Я миновал холм, в полумиле раскинулся небольшой городок, из тех странных средневековых городов, когда все горожане имеют огороды: кто за городской стеной, а кто и в центре города, эти огороды потом становятся центральными площадями, как, к примеру, пустырь на окраине стольного града Франции, где расположился лагерь русских казаков, был назван Елисейскими полями и стал центром Парижа.

Я безбоязненно подъехал к воротам; если Грубер и оставил кого из своих на стреме, то высматривают отряд, а не одиночек, достал серебряную монету. Стражи заметно оживились, смотрят с ожиданием.

— Ребята, — сказал я, — мне надо навестить одну… ну вы понимаете… тайком. А у меня больно конь приметный. Да и пес за мной увяжется. Постерегите их, хорошо?

Старшой охотно принял монету, заверил радостно:

— Не сумлевайтесь, ваша милость!.. Вы его только привяжите покрепче, а то этот такой черт… Господи, прости грешного!.. что и ворота снесет.

— И собаку привяжу, — ответил я. — Они у меня послушные. А вернусь я быстро.

По улице я пошел, стараясь держаться как можно беспечнее, а спиной чуял их взгляды и почти слышал, как они гадают, к чьей жене это я хожу тайком. Если учесть, что мы продвинулись к Югу еще больше, то таких женщин должно быть немало, плата за цивилизованность.

На перекрестке улиц массивный дом с высоким крыльцом и распахнутой настежь дверью, еще издали я услышал пьяные песни, хриплый хохот, выкрики. К счастью, не постоялый двор, всего лишь таверна, я обошел здание и заглянул в окно. Зал заполнен, и каждый, кто попадал в поле зрения, наверняка из банды. Есть что-то общее в таких людях, что налагает общий отпечаток: все должны стараться выглядеть крутыми, страшными, все кривляются, говорят громко, скалят зубы, раздвигают плечи и выпячивают грудь, от этого зависит место в шайке. Не всех я видел раньше, но столы сдвинуты, пьют, хвастаются, ругаются, хлопают один другого по плечам. Есть общее в членах сплоченной шайки, есть. Их здесь одиннадцать… нет, двенадцать, считая и хозяина, он так и не снял фартука, сидит с ними, и, похоже, не последний там человек, а мирных скотоводов там ни одного.

Сколько я ни присматривался, не видел ни Грубера, ни леди Женевьевы. Предположить, что они ушли в покои, — глупо, здесь не постоялый двор.

Сзади послышались шаги, подбежал молодой слуга.

— Простите, ваша милость, что не успел сразу… вашу лошадь в конюшню или оставить у коновязи?.. Или вы без коня?

В его волосах застряли соломинки, в глазах виноватость.

— Штаны застегни, — посоветовал я. — Вот что, парень, быстро бери любого коня и скачи во весь дух отсюда. Завтра вернешься. Если сделаешь это — останешься жить.

Он вздрогнул, побледнел.

— Что… Что вы хотите?

Я сказал зловеще:

— Значит, и ты хочешь умереть, что смеешь задавать вопросы великому магу Аксолотлю?

Он отступил, лицо у меня сейчас еще то лицо, не лицо, а волчья морда в человечьей личине, бросился к коновязи, там шестеро лошадей, схватил за повод крупного рыжего жеребца, вскочил в седло. Я услышал за спиной дробный стук копыт, но не смотрел, как он вихрем вынесся за ворота, бегом взбежал на крыльцо, сердце от возбуждения едва не выпрыгивает из груди, и сразу же швырнул молот прямо в зал.

Они успели только повернуть головы, как туманная молния, в которую превратился молот, ударила хозяина таверны в грудь, я все время помнил, где он сидит, разметал еще троих, вернулся, и я бросил еще раз. Оставшиеся вскочили и, надо отдать должное, сразу же обнажили оружие и бросились на меня.

Я поспешно отступил к дверям, успел швырнуть еще, молот отбросил несколько человек, а оставшихся я встретил уже мечом. Сразу двое отступили, шатаясь и зажимая глубокие раны. В помещении слышались крики, шум, яростная брань, на меня лезли остервенело, я выхватил меч и рубил, рубил, звенела сталь, вспыхивали злые искры. Внутри запахло гарью, послышался грохот, удары топора по дереву. Я срубил еще одного, в меня метнули табуретку, я встретил ее ударом меча, рассек, однако ножкой саданула в щеку, на губах ощутилось теплое и соленое.

Вдруг сзади послышались торопливые шаги. Я не успел обернуться, напирают последние двое из оставшихся, спину пронзило острой болью. Я ахнул, развернулся, успел увидеть человека с ножом в руке, он замахивался для второго удара. Я снес ему голову, и тут же второй удар, снова в спину: саданул кто-то из напиравших из таверны.

— Гады… — прорычал я. — В спину…

Торопливо отступил по ступенькам, они выбежали, размахивая оружием, однако только один бросился на меня, размахивая коротким мечом, похожим на поварской нож для разделки рыбы, второй попятился к коновязи.

Голова начала кружиться, я собрался с силами, с трудом отразил удар сверху, быстро чиркнул справа налево на уровне пояса, и бандит вскрикнул, лишившись руки с мечом, а мое лезвие застряло на металлической пряжке пояса.

Из конюшни выскочил еще один, соломинки в волосах, на ходу застегивает штаны. Я с мечом в руке повернулся к тому, что спешно отвязывает коня у коновязи, не догнать, я повернулся к дверному проему, требовательно раскрыл ладонь и мысленно велел молоту быть здесь. Он на пороге сиротливо смотрел рукоятью вверх, и тут подпрыгнул, серой молнией метнулся ко мне, я ощутил удар по ладони, тут же повернулся и швырнул в убегающего гада. Молот снес с седла, как будто тряпичную куклу. Я выставил ладонь, рукоятка хлестнула с такой силой, что едва не внесло вовнутрь.

Тот, что с расстегнутыми штанами, вспрыгнул на уже отвязанного коня и галопом направил к воротам. Я из последних сил бросил молот, если этот убежит, сообщит и про второй летающий молот, и вообще приведет подмогу, в воздухе пролопотало деревянным пропеллером рукояти, я ничего не слышал из-за грохота в ушах, только вроде бы ржанула испуганно лошадь, начал проваливаться в небытие, ноги подкосились, я сделал шаг и сел на деревянную колоду, из которой поят коней.

Перед глазами начала смыкаться тьма, замелькали огненные мухи, я прошептал холодеющими губами:

— Я снова здоров… все раны затянулись, зажили…

В ушах зазвенело, писк стал громче, отвратительнее, ввинтился в уши, как бурав. Очнулся я почти сразу же, во всяком случае, не успел даже свалиться с колоды, только вздрогнул, как пассажир в вагоне метро, что задремал нечаянно и теперь ошалело хлопает глазами: не проехал ли свою остановку?

Перед глазами расплывалось, но от таверны пахнуло знакомым и очень надежным теплом кухни, где много еды. Я кое-как заставил себя собраться, встал. Голова закружилась снова, а когда темнота ушла, а желтые мухи исчезли, я оглянулся, в ушах все еще звенят комары.