Читать книгу "История любви в истории Франции. Том 7. Наполеон и его женщины - Ги Бретон"

Я положила ему голову на грудь и плакала уже не так горько.

Жюно заметил, что положение улучшилось, и решил закрепить свои позиции. Взгляд его стал даже несколько игривым, и он попросил:

— Лаура, докажи мне, что ты меня прощаешь!

— Я хотела бы…

Тогда он снова попытался подвести жену к постели.

«На этот раз, — пишет мадам д'Абрантес, — я оттолкнула его менее резко, но столь же решительно».

Губернатор Парижа понял, что его попытка преждевременна. Он снова принял мрачный вид, стал ходить по комнате из угла в угол, ударил себя кулаком по голове и, подойдя к Лауре, твердо сказал:

— Я должен все тебе объяснить, от этого зависит наше будущее счастье…

Но объяснение он отложил назавтра…

* * *

Обменявшись нежными поцелуями, супружеская пара разошлась каждый в свою спальню. Наутро Жюно отвез свою супругу в замок Ренси (великолепное имение, принадлежавшее некогда герцогу Орлеанскому), где она должна была жить в отсутствие мужа. Там они сели в небольшую прогулочную коляску и поехали в окрестный лес. Свои интересные откровения губернатор Парижа хотел преподнести супруге наедине.

Послушаем ее лихорадочный сбивчивый рассказ об этой сцене:

"Александр был крайне взволнован. Делая мне свое признание, он все более возбуждался. Приступив к рассказу с самым благородным доверием ко мне, он признал, что причинил мне немало горя, обвинял себя в жестокости.

Имя, которым мадам Жюно звала своего мужа (его настоящее имя — Андош).

Он рассказал мне все без утайки. Но он представил мне доказательство — письменное доказательство — преследование, которому подвергался и перед которым даже ангел не устоял бы.

— Да, она мне нравилась, — говорил он, — но сердце мое не было затронуто… Она красива; она принцесса, сестра моего повелителя. Все это было соблазном. Я потерял голову, и мое увлечение сделало несчастной тебя, а может быть, и меня самого. В каком состоянии ты была вчера? Н я виноват в этом! И для кого я пожертвовал бы своей женой, своим ребенком! Ведь ты не пережила бы меня, если бы я погиб…

— Если бы ты погиб! — вскричала я, бледнея от ужаса.

Он молча вынул из-за отворота мундира записку и отдал мне.

И я увидела неряшливый почерк принцессы, узнала ее безграмотный стиль. Я прочитала:

«Я не могу смириться с мыслью, что мы расстаемся без последнего рандеву. Если Вы не приедете, дома Вас замучат слезами и жалобами. Оставьте ее и приходите к Вашей Каролине. Так же, как всегда. Двери будут отперты. Но не забудьте взять пистолеты — думаю, не надо объяснять, почему это необходимо».

Первые строки вызвали у меня только брезгливость к этой женщине, как всегда обуянной чувственностью. Но последние строки!.. Она требовала этого свидания, прекрасно понимая, что подвергает смертельной опасности и жизнь своего мужа, отца своих детей, и жизнь любовника, которого она будто бы страстно любила… Меня и сегодня охватывает дрожь, когда я вспоминаю эти строки… Александр взял меня за руку и продолжал свой рассказ.

Едва он вошел в ее комнату, она вынула из его карманов пистолеты и проверила, заряжены ли они; потом своей хорошенькой ручкой извлекла из ножен превосходный турецкий кинжал, который Александр всегда брал с собой, если выходил ночью. Проверив пальчиком остроту лезвия, она отпустила «милую шутку» что, дескать, Мюрата есть чем встретить, ежели он вздумает явиться…

Александр сказал мне, что ее поведение как будто заморозило страсть, которую она прежде возбуждала в нем (так же, как и ее записка, которую он прочитал с тем же чувством, что и я сама). Она была изумлена его холодностью, не будучи в состоянии понять ее истинных причин, истолковала ее превратно и с яростью набросилась на него:

— А, ты меня не хочешь, ты уже насытился дома, со своей женой. Ты вернулся к ней, не думая, что я осмелюсь на это свидание?!

— Нет, Вы ошибаетесь, — ответил он спокойно, — она не желает меня знать, она не примет меня. Но, прошу Вас, не будем упоминать ее имени.

Так прошел первый час этого злосчастного рандеву. Она использовала все средства, все уловки, чтобы пробудить хотя бы последний порыв его угасшей страсти. Но повязка спала с его глаз, колдовские чары развеялись. Александр признался мне, что, видя эту женщину, изощряющуюся в своих бессильных похотливых домогательствах, как проститутка, он чувствовал теперь только отвращение. Когда она осознала это, ее обуяла безудержная ярость. Она осыпала его неистовыми угрозами, и он испугался этой фурии, потому что она угрожала и мне.

— О боже, — вскричала она, — вот и рассвет. — Надеюсь, что Мюрат увидит, как ты выходишь, и в свой дом ты вернешься трупом!

— Замолчите, — вскричал Александр, выбираясь из постели, — замолчите же! До сих пор Вы внушали мне отвращение, теперь внушаете ужас! Но запомните, если я узнаю, что Вы посмеете нарушить покой моей жены, я разоблачу Вас! Теперь я угрожаю Вам, и это не пустая угроза! Я не отомщу потихоньку, вся Франция, вся Европа узнают, что Вы такое, и о сегодняшней ночи особенно! Подумайте о моих словах хорошенько!

Она заплакала, бросилась на колени, просила прощения, отказалась от неистовства страсти и жалобной нежностью добилась, наконец, от Жюно акта примирения, который воплотил в себе последний вздох этой злосчастной связи".

Закончив свои признания, Жюно отвез жену в замок Ренси и стал готовиться к отъезду.

В пять часов утра он садился в карету; Лаура прильнула к нему.

— Ты никогда больше не обманешь меня? — спросила она.

Он с улыбкой повел плечами и она встревожено спросила:

— Теперь ты принадлежишь только мне, не правда ли?

— Не бойся теперь ничего…

Но пять минут спустя, за поворотом дороги, Жюно достал из кармана и надел за запястье браслет, сплетенный из волос герцогини Бергской.

Как только ее любовника «заволокла дымка на горизонте его странствий», как выражается в претенциозном стиле эпохи мадам де Салль, Каролина, чья страсть обрекла его на эти странствия, уже подыскивала нового любовника, который тоже мог бы оказать ей помощь в осуществлении ее честолюбивых замыслов. В Фонтенбло, куда она через месяц вернулась из Елисейского дворца, она пришла к выводу, что наиболее подходящей кандидатурой является месье де Меттерних, посол Австрии.

Этот голубоглазый блондин имел, как говорили, «дар нравиться». Большой любитель хорошеньких женщин, в Фонтенбло он использовал свое обаяние, чтобы переспать со всеми прекрасными придворными дамами, т. е., по формуле знатока этого времени, «крепкогрудыми, с кокетливо-вертлявым задом», то есть этот австриец завладел лучшим достоянием Франции.

Естественно, что месье де Меттерних готов был вступить в любовный поединок с Каролиной, пылкость которой была общеизвестна. И в данном случае великая герцогиня не разыгрывала из себя недотрогу. "Отчасти из кокетства, — пишет об этом мадам Ремюза, — но еще более того из желания использовать этого влиятельного министра в своих честолюбивых замыслах, она стала обхаживать Меттерниха и через несколько дней уже была его любовницей.