Читать книгу "Грани миров - Галина Тер-Микаэлян"

— Не надо ругать Катю, Анна Петровна, ничего страшного не произошло, а чай мы выпьем, когда вернемся. И никакого беспокойства для нас тут нет — это, кажется, наш родной племянник.

Администраторша широко раскрыла рот от удивления и не сразу его закрыла.

Проснувшись на следующее утро в своей палате, Антоша не мог понять, почему его персоне нынче уделяют столько внимания. До завтрака зашла медсестра и взяла кровь из пальца, потом его больше часу осматривали два врача — выстукивали, выслушивали, разглядывали порезы на ногах. Мама, правда, была очень печальная и почти с ним не разговаривала — один раз только крепко обняла и заглянула в глаза. Палатная нянечка тетя Груша, зайдя к ним делать уборку, отчего-то прослезилась и расцеловала его в обе щеки, а встретившийся на пляже сторож, что побил собаку, хотел погладить по голове, но Антоша от него сердито отстранился и сурово сказал самое некрасивое слово, которое узнал только вчера:

— У дяди триппер.

Сторож очень удивился, но не обиделся, а почесал затылок и звучно расхохотался:

— Нет, малый, триппера у меня нет. Выпить люблю, это да, а с триппером здесь строго, стриппером сюда на шаг не подпустят — десять раз проверят.

Однако главный триумф ждал Антошу в песочнице. Близнецы окружили его, наперебой предлагая свои лопатки, а старшая близняшка Верочка с восторгом сообщила:

— Дяди втера в воду прыгали — тебя искали.

Одна лишь толстушка Лена не выказала никакой радости — с видом глубочайшего презрения она вздернула нос и выпятила нижнюю губу:

— Подумаешь! Я завтла, если захочу, то тоже утону! — и не захотела играть с Антошей в мяч.

Он опечалился, но грустил недолго — перед обедом на пляж пришла медсестра и снова отвела его к доктору, который очень интересно стучал по коленкам блестящим молоточком, а коленки от этого забавно прыгали. После тихого часа же капризница Леночка вообще была позабыта, потому что к ним с мамой приехали гости.

Их привела главный врач, и Антоша сразу узнал вчерашних мужчину и женщину. Он очень обрадовался и сначала хотел подбежать к женщине, но взглянул на мать и каким-то шестым чувством почувствовал, что она растеряна. Даже голос ее слегка дрогнул, когда она на веселое приветствие гостей робко ответила:

— Здравствуйте.

— Как дела, беглец? А ну, бей пять, — сказал мужчина и с серьезным видом протянул Антону руку ладонью вверх, а когда тот изо всех сил шлепнул по ней своей ладошкой, похвалил: — Удар хороший, стало быть, жив-здоров.

— Вот результаты сегодняшнего обследования, профессор, — очень почтительно произнесла главврач, протягивая ему какие-то бумаги. — Результаты анализов только что привезли — все в норме, как видите. Терапевт, невропатолог и дерматолог его сегодня осматривали и тоже не нашли каких-то изменений. Ноги только исцарапаны.

— Я думаю, — весело откликнулся мужчина. — Мы с супругой сегодня решили пешком к вам прогуляться и видели, по какой дороге он вчера топал. Ничего, до свадьбы заживет. Благодарю вас, доктор.

Главврач извинилась и ушла, отговорившись делами, а Людмила робко проговорила:

— Да вы садитесь, чего вы стоите?

Они сели за стол, и Антоша хотел уже подбежать к черноволосой женщине и забраться к ней на колени, но тут, к его величайшему огорчению, заглянула воспитательница, почтительно поздоровалась с гостями и спросила:

— Антоша сегодня будет учиться? А то уже все ребята собрались.

Антон надеялся, что мама попросит освободить его сегодня от занятий, как в тот день, когда у него болела голова, но Людмила тихо сказала:

— Иди, Антоша.

Пришлось идти, хотя ему очень не хотелось. Петр Эрнестович, проводив мальчика глазами, изумленно спросил:

— Неужели сейчас в этом возрасте уже учатся? Я-то думал, что хоть до школы человеку можно наслаждаться жизнью и бить баклуши.

— Да какое там учение — рисуют, поют, кто буквы не выговаривает, тот с логопедом занимается. Вы посидите, я чаю сейчас вскипячу — у нас тут плитка есть.

— Не надо чаю, — впервые заговорила Злата Евгеньевна, — жарко. Мы сока принесли и пирожков. Только чашки нужны и тарелочки, если у вас есть.

Людмила принесла тарелку, расставила чашки и вновь села, следя, как Злата Евгеньевна аккуратно разливает сок и раскладывает пирожки. Петр Эрнестович, не скрывая своего интереса, внимательно разглядывал младшую сестру.

— Вот ты какая, Люда Муромцева, — мягко сказал он. — Людмила Эрнестовна Муромцева, как твой сын тебя вчера представил.

— А, это! — она отвела глаза от его веселого ласкового взгляда. — Это я с ним выучила, потому что, сколько бывает, что дети теряются — сдадут такого кроху в детдом, и все. А я ведь вас вчера и поблагодарить-то не успела — в таком состоянии была. И вообще… вы, наверное, на меня в обиде — я тогда Сереже не очень хорошо про вас говорила, когда он меня отыскал.

— Ну, с Сережкой вы свои дела сами будете улаживать, — улыбнулся он. — А что до остального, то давай, мы начнем с того, что ты будешь говорить мне «ты».

— И мне тоже, — поддержала мужа Злата Евгеньевна.

Людмила отвела глаза.

— Не знаю, — очень ровным голосом произнесла она. — Мне так как-то непривычно, не смогу, наверное.

— Почему? — удивился Петр Эрнестович. — Между родными ведь только так и положено.

Лицо ее оставалось спокойным, но голос слегка дрогнул:

— Не знаю я, как между родными — у меня родных-то никого и не было, кроме мамаши. В первый раз, когда Сережу увидела, то шевельнулось у меня что-то — сама с ним на «ты» захотела. Но только на одну встречу нас и хватило — не по душе ему эдакая сестрица пришлась.

— Что ты, Люда, — Злата Евгеньевна испуганно дотронулась до ее руки, — Сережа очень тепло о тебе отзывался. И о тебе, и об Антоше.

— Что ж, спасибо ему и за то.

Петр Эрнестович задумчиво посмотрел на нее и вздохнул:

— Смотрю я, вы с Сережкой не поладили. Моя вина, мне нет оправданий, — он поднялся, подойдя к окну, какое-то время следил за игравшими на веранде детьми и тихо барабанил пальцами по подоконнику.

— Зря вы берете на себя вину, — возразила Людмила, — вы ничего бы не изменили.

— Конечно, сначала были годы репрессий, потом война, но когда она окончилась, тебе было только девять, я должен был тебя отыскать. Ты не должна была расти вдали от нас.

«Хотя, возможно, она права — это ничего не изменило бы, — невольно мелькнуло у него в глубине сознания. — Она вся в Клавдию, и лицо такое же — безразличное, неживое, беспородное. Сережка-то вылитый папа — любопытный, горячий, в нашу породу. Может, потому у них и нашла коса на камень — слишком разные».

Глаза Людмилы чуть прищурились, и непонятно, что в них появилось — усмешка или вызов, — но ответила она по-прежнему спокойно: