Читать книгу "Нелетная погода - Александр Бушков"

После двадцатого номера девушка сдалась, беспомощно пожалаплечиками:

– Ну вы же видите…

– Вижу, – сказал Снерг. – Пропащее дело.Очередная магнитная буря в секторе, бывает… Как вас зовут? Вероника. Прекрасноеимя. В нем вера и победа – Вера и Ника… Так вот, Вероника, раз уж я взялся ваммешать, а вы из деликатности не протестуете, дайте уж, пожалуйста, напоследокеще один, там-то, я уверен, откликнутся. – Он назвал номер Рамона. –Наверняка…

Он был разговорчив и самую чуточку развязен, как всегда вредкие минуты полной растерянности. Девушка стала набирать номер, она ничегоеще не понимала, но отголоски его тревоги ей не могли не передаться – юнаяженщина даст сто очков вперед старому телепату, – Снерг сжал плоскийэкран, лихорадочно ища первую фразу. И тут его мягко тронули за плечо. Он невздрогнул и обернулся спокойно – вокруг был двадцать второй век…

– Пойдемте, – сказал Кадомцев. С экранавопросительно глянул Рамон. – Я обегал все вокруг, искал вас, пойдемтебыстрее…

Он тяжело дышал, волосы растрепались. Некогда было задаватьвопросы. Снерг, виновато улыбнувшись, протянул экран Веронике – глаза у негопокруглели от непонимания происходящего, – пробормотал что-то и поспешилследом за Кадомцевым, метровыми шагами устремившимся к выходу. Они сбежали поширокой лестнице, окунулись, выскочив из-под сиреневого стеклянного козырька, всолнечный свет, и Кадомцев с маху свернул влево, к ребристому куполу залазаседаний Мирового Совета, сверкавшему над плотными кронами эвкалиптов. Лицо унего было сосредоточенно-злое.

– Представительство… – сказал Снерг.

Кадомцев, не спрашивая, о каком именно представительстве изпяти идет речь, не оборачиваясь, сказал:

– Представительство пусто. – Он почти бежал, так,словно навстречу строчили пулеметы. – Наши там были. Ни одного человека.Связь с Эльдорадо прервана. Рейсовые и другие корабли, приписанные к Эльдорадои обслуживающиеся их экипажами, полчаса назад ушли эскадрой, запросив старт внерасписания. И так – по всей Ойкумене.

«Ответный ход, – подумал Снерг. – Ребята, –вспомнил он. – Алена. Но как же это?»

– Заседание начнется раньше, если уже неначалось, – чеканил Кадомцев. – Представитель Эльдорадо не явился.Вместо него прибыл кибер и доставил адресованное Совету послание. Быстрее! Мы свами не члены Совета, нас с вами ожидать не будут…

Они все-таки опоздали на несколько минут. Влетели ввестибюль, где уже горела надпись «Заседание началось», оскальзываясь намраморном полу, кинулись к лестнице – на второй этаж, на опоясывавшую залгалерею для репортеров и тех, кому захотелось бы присутствовать на заседании –правда, таких практически не было, каждый мог при желании наблюдать за ходомзаседания по видеофону. На галерее и сейчас не было никого, кроме них двоих.Снерг глянул вправо-влево – глазки камер Глобовидения были тусклыми и слепыми.Снерг не помнил такого. «Закрытое заседание, – подумал он, – впервыеза… кто скажет, за сколько лет?» И понял, что попал сюда только благодаря Кадомцеву– во-первых, и своей причастности к тайнам – во-вторых. Автоматически,повинуясь репортерскому инстинкту, он сорвал с плеча футляр, выдвинулфиолетовый шарик «пчелиного глаза» и поставил камеру на широкий барьер.Кадомцев покосился, но ничего не сказал.

Несколько сот человек сидели в напряженном молчании, человекна кафедре внятно читал:

– …к Мировому Совету. Руководствуясь итогамиреферендума, в котором приняло участие все достигшее возраста гражданскойзрелости население планеты, Совет Эльдорадо сообщает следующее:

Первое. Планета Эльдорадо объявляет экстерриториальной своюЗвездную систему. Границей решено считать орбиту самой удаленной от звездыпланеты. Экстерриториальность будет поддерживаться всеми имеющимися в нашемраспоряжении средствами, исключающими угрозу для жизни и здоровья человека, нотем не менее являющимися надежным гарантом неприкосновенности заявленнойтерритории.

Второе. Планета Эльдорадо заверяет, что ее население никоимобразом не намерено допустить отхода от каких бы то ни было положений ипринципов морально-этического кодекса, определяющего жизнь человечества.

Третье. Планета Эльдорадо на срок, который будет уточненпозднее, прерывает общение любого характера с Ойкуменой и настоятельно проситне стремиться к их одностороннему возобновлению, которое будет пресекатьсяпредусмотренными в первом пункте методами.

Четвертое. Планета Эльдорадо заверяет, что жизни и здоровьюуроженцев других планет, оказавшихся на Эльдорадо в момент объявленияэкстерриториальности, не угрожает какая-либо опасность.

Пятое. Планета Эльдорадо убедительно просит не рассматриватьее действия как содержащие что-либо враждебное. Они не направлены противинтересов Ойкумены и являются вынужденной мерой, продиктованнойобстоятельствами.

Шестое. Планета Эльдорадо надеется, что положения и принципыморально-этического кодекса, определяющего жизнь человечества, заставляетСолнечную систему воздержаться от каких-либо необдуманных действий, способныхпричинить лишь вред дальнейшему развитию человечества.

Человек на кафедре отложил бумагу и взял вторую:

– К меморандуму приложены надлежащим образомоформленные протоколы референдума.

Он замолчал и молчал секунд десять, словно хотел сказатьчто-то важное, разом прояснившее бы все загадки и исправившее все несуразности.Потом тихо сошел с кафедры. Словно тугая струя воздуха от вертолетного винтаколыхнула густыми волнами траву – по залу метнулся невнятный многоголосыйгомон, тревожный шум, – из конца в конец. Он никак не мог перейти вочто-то осмысленное. «Триста человек изо всех сил пытаются проснуться, –подумал Снерг, – и не хотят поверить, что не спят…» В следующий миг онпонял, почему председателем Совета на второй срок был избран Данилин. Данилинвстал и четко сказал:

– Объявляется перерыв на два часа.

Это был наилучший выход. Никаких решений сейчас принятьневозможно, обсуждение, начнись оно через минуту, лишь выявит общуюрастерянность изумленных людей, превратится в сакраментальный «шум на сцене» –неразборчивое бормотание толпы статистов. Просто необходим был перерыв – длятого, чтобы узнать что-то (если удастся). И для того, чтобы люди могливыплеснуть свою растерянность, излить ее в сумбурных разговорах, а затемспокойно и обстоятельно обдумать, что говорить и что делать. Вот так. Всеправильно, и никак иначе.

Снерг посмотрел на пустую кафедру, и у него мелькнула мысль,заманчивая и яркая, и тут же пришлось ее прогнать – такие мысли хороши вдвадцать, но в тридцать начинаешь уже проводить черту между мушкетерами имушкетерством… Он поднялся и взял камеру – он был журналистом и все собственныеэмоции предстояло зашвырнуть в долгий ящик: перед ним была информация,помеченная там тремя – тридцатью тремя звездочками, – мгновение(правда, отнюдь не прекрасное) остановилось, предстояло схватить его ипревратить в то, что вскоре увидят миллионы людей. Вторая древнейшая профессия.Ведь и кроманьонцы, уходившие на поиски новых охотничьих угодий, былижурналистами в какой-то мере – они наверняка рассказывали не только околичестве зверей, но и реках, долинах, горах…