Читать книгу "Потерявшая имя - Анатолий Ковалев"

Севка Гнедой кивком головы подтвердил сказанное, но если бы Елена внимательнее вгляделась в лицо священника, то увидела бы скорее сочувствие и недоумение, чем радость и восторг по поводу принятого ею решения. Васька же Погорельский сразу принялся поздравлять жениха и невесту, заключив в жаркое объятье Савельева и церемонно поцеловав ручку Елене. Пока подавали пунш, девушка успела черкнуть коротенькую записку мадам Тома, в которой приказывала компаньонке возвращаться в Москву, не забыв заплатить за сегодняшний обед. Она с удовольствием представляла себе негодование чопорной и скупой особы, которой впервые придется извлечь на свет собственный кошелек.

— Господа, — обратился Савельев с тостом к друзьям, — предлагаю выпить за прекрасную великодушную барышню, которая спасла меня от позора и от верной смерти…

— Счастливчик ты, Митяй! — позавидовал Васька. — Ведь такое рассказать кому — не поверят!

Севка Гнедой предпочитал отмалчиваться. До его сознания постепенно доходила суть того, что затеял Дмитрий, и это грозило еще бóльшим скандалом, чем обычное тайное венчание. За такой фокус могут и от церкви отлучить!

Елена, никогда раньше не пившая пунша, разом охмелела и, задорно хлопнув пустой стакан об пол, выкрикнула:

— Едем!

В маленькой савельевской церквушке набилось столько народу, что трудно было дышать. Тонкие свечи темного воска тускло горели в духоте, едва освещая образа, и пугливо мигали, то и дело норовя погаснуть. Голову Елены украшал венок из красных шелковых розанов, по всей вероятности, раздобытый Савельевым в сундуке у каких-то богатых крестьян. В деревне добродетель невесты символизировал не белый цвет, не флердоранж, как принято было в Европе, а красный, означавший прежде всего возрождение к новой жизни и богатство. К великому удивлению Елены, венец надели ей прямо на голову, поверх венка, и точно так же поступили с женихом. И это тоже была дань древним традициям, утраченным еще в петровские времена. Ведь невозможно удержать на голове венец, надетый на парик с буклями или высокую прическу в виде Вавилонской башни, коими славился минувший век.

— Будьте осторожны, любовь моя, — шепнул ей Савельев, когда священник приказал им обойти вокруг аналоя, — не уроните венец, это приносит несчастье.

Елена с детства верила в приметы и потому старалась не дышать и ступать плавно. Отец Георгий, совершавший обряд, был чудовищно красен, прятал глаза, смущался, говорил невнятно, и никто его не слушал. Крестьяне удивлялись странному наряду невесты. Лиловое платье, такое строгое, без украшений — к чему это? Неужели так нынче модно у купцов в Костроме? Но кто-то из людей знающих объяснил, что невеста, должно быть, носит траур по родителям. Слово «сирота» стало передаваться из уст в уста и вызвало целую бурю сочувствия. Бабы заплакали, мужики засопели носами. Свадьба сироты — любимая народная тема в песнях и сказках, тема заманчивая и неисчерпаемая. «Ах, бедная, без родителев венчается, сама дитя еще совсем!» — «Какая худенькая! Здорова ли? В чем душа-то держится?» — «А барин-то наш сам сирота круглый и берет за себя сироту! Ему за это Бог пошлет!» Васька Погорельский слышал эти тихие возгласы и злорадно ухмылялся. «То-то, что пошлет, да Бог ли?! Вот будет заваруха, когда все откроется! За это и в Сибирь можно!»

Глафира, узнав через гонцов, что молодые уже венчаются, велела накрывать на столы. Сама она в церковь пойти не решилась, рассудив, что незачем дразнить бывших односельчан. Сейчас она распоряжалась дворовыми людьми Савельева, как раньше, при покойном Антоне Прокопьевиче, и это сильно грело ее изголодавшуюся по рабьей покорности душу. Бывшая барская фаворитка твердо намеревалась остаться при молодых экономкою. Все было рассчитано безупречно. Сосватанная Савельеву Настенька представляла собой такой мягкий, безвольный материал, что умелые руки могли вылепить из него что угодно. Глафира намеревалась сделать себе из нее кошелек. Савельев в данном расчете играл лишь роль наживки, на которую была поймана золотая рыбка. Любовник не представлял для хитрой девки никакой загадки, так как был всего лишь мужчиной, а мужчин она изучила вдоль и поперек. Глашка знала, что удовлетворить его потребности очень легко — лилось бы вино да водились бы деньги. Пьяный Савельев был ей выгоден, сытый Савельев будет ей покорен. С деньгами глупой купчихи они могут начать судебную тяжбу против Савельевки и оспорить завещание Антона Прокопьевича, доказав, что старик перед смертью впал в безумие. Она слышала, что петербургские чиновники любят разбирать подобные дела, потому что «вольные хлебопашцы» им поперек горла. В конце концов, и двоюродный дядя Дмитрия даст делу нужное направление, и барашка в бумажке можно сунуть, когда понадобится. Придет ее звездный час! Вернувшись в Савельевку негласной госпожой, она семь шкур будет драть с этих зажравшихся холопов! А там, а там… Настенька — натура впечатлительная, не сведут ли ее в могилу измены, пьянки и пренебрежение мужа? На ком же тогда женится Савельев, как не на своей благодетельнице?!

Занесясь мыслями за облака, видя себя уже дворянкой в гербовой карете, Глафира застыла у стола с подносом, уставленным бокалами для шампанского. Ее глаза затуманились, на румяных губах блуждала неопределенная улыбка, увидев которую Савельев немедленно бы догадался — «змея» что-то замыслила. Так ее и застал громкий возглас кого-то из дворовых людей: «Молодые едут!» Очнувшись, она поставила поднос, схватила заранее заготовленные хлеб и соль и поспешила на крыльцо. За ней потянулись костромские гости, которые в ожидании пиршества уже изрядно подкрепились травником и кизлярской водкой.

Старая, обшарпанная савельевская карета со страшным скрипом подкатила к крыльцу усадьбы. Первым из нее выскочил Васька Погорельский и, увидав Глафиру Парамоновну, заговорщицки подмигнул. Уже в этом ей почудилось что-то неладное, потому что они с Васькой едва друг друга выносили, и подмигивать ему было как будто незачем. Затем, согнувшись в три погибели, на свет появился долговязый Севка Гнедой, обряженный в рясу, с огромным крестом на груди. Он даже не взглянул в ее сторону. Глафира не удивилась, зная, что нынче тот боится всякого греха как примерный поп и семьянин. Наконец вышел Дмитрий и, обернувшись к дверце кареты, подал руку невесте. Поджидавшие у крыльца жена и дочка Фомы Ершова осыпали невесту цветами белых нарциссов, произраставших в барской оранжерее, за которой они продолжали ухаживать, несмотря на свой новый статус. Сам Фома Ершов в это время поджигал фейерверки, установленные вокруг фонтана.

Глафира открыла было рот, чтобы приветствовать молодоженов заготовленными прибаутками, но тотчас онемела при виде невесты и осталась стоять, бессмысленно вытаращив глаза. Она не понимала ничего, кроме одного — ее план провалился, вместо безвольной мямли Настеньки, обещавшей вскоре превратиться в сырую рыхлую бабу, рядом с ее любовником оказалась неизвестная девица, с виду дворянка, с гордым горящим взглядом и весьма решительным выражением лица.

— Вот, дорогая моя Елена Денисовна, это и есть наша никудышная сваха, — указал на замершую Глашку отставной штабс-капитан Савельев и со злой усмешкой добавил: — Не за свое дело взялась, ей бы коров с быками сводить!