Читать книгу "He как у людей - Ребекка Хардиман"

нее болезнь Альцгеймера или что-то в этом роде?

— Да.

«Недурно», — думает Милли, однако врет Эйдин не очень убедительно. В глаза почти не смотрит, и щеки у нее так и пылают — этот огненно-красный ирландский румянец невозможно скрыть.

— На нее иногда находит, она убегает и выкидывает такие штуки. Она, должно быть, забыла, где находится. — Эйдин ласково кладет руки Милли на плечи. — Это я, бабушка. Ты же меня помнишь, да? Я Эйдин, дочь Кевина. Ты летишь в самолете, а в самолете нельзя курить — помнишь, мы с тобой об этом говорили?

Милли смотрит на Эйдин.

— Боже мой… — говорит Карен. Милли так тронута игрой Эйдин, что будто бы и правда онемела. — И вы ее опекаете?

Эйдин кивает.

— Иногда она даже не помнит, кто я такая, а ведь я ей самый близкий человек.

И то и другое, думает Милли, в каком-то смысле чистая правда.

— Сколько же вам лет?

— Восемнадцать. — Эйдин снова краснеет: — Мне очень жаль, что так получилось. Идем, бабушка, давай вернемся на свои места.

Милли опускает голову, словно запуганная собачонка или одна из тех бедолаг в «Россдейле».

— Погодите минутку. — Карен понижает голос. — Мне нужны все ваши данные. Я обязана об этом сообщить.

— Ой, нет! — восклицает Эйдин. — Не надо, пожалуйста. Это была ошибка. Моя ошибка. Я задремала. Это больше не повторится. Обещаю вам. Клянусь, я буду пить кофе до конца полета. Ни на минуту глаз с нее не спущу. А сигареты мы у нее заберем — отдай мне их, бабушка.

— Ох, милая моя. — Карен печально качает головой. Узел волос тоже качается, будто гладкий неподвижный камень. — Я знаю, что это больше не повторится. Но у меня нет выбора. Я должна сообщить об этом: у нас есть четкие инструкции на этот счет. Да вы не пугайтесь так. Я расскажу капитану все как было. Капитан Тайлер все понимает.

— Но что тогда с нами будет?

— Я не… по правде говоря, я в первый раз с таким сталкиваюсь. Но могу вас заверить, что он замечательный парень, и я ему все объясню. Возможно, с ней захотят поговорить, когда вас высадят в Орландо.

— Что?.. Нет! — говорит Эйдин. — Боже мой. Пожалуйста, не надо.

— Но поскольку она человек пожилой и, так сказать, не совсем здоровый…

— Нет! Вы не можете так поступить! Тогда все пропало! — восклицает Эйдин. — Пожалуйста, пожалуйста! Это была ошибка. Эта поездка… Бабушка всю жизнь хотела побывать в Америке, это была ее мечта, но ей пришлось слишком долго ждать, и вот теперь она уже в таком состоянии… у нее началась болезнь Альцгеймера, и это было ужасно. — Милли с изумлением видит у нее на глазах слезы, так похожие на настоящие. — В общем, мы решили все-таки подарить ей эту поездку, ее последнюю поездку в Америку. Она так мечтала.

Милли подхватывает ее игру.

— Мы едем в Америку?

* * *

Не проходит и двадцати минут, как Милли уже жадно глотает двойной скотч и безуспешно пытается заставить Эйдин взглянуть в ее сторону. Внучка не разговаривает с ней с тех пор, как Карен отпустила обеих Гогарти — после прочувствованной речи, начавшейся с признания, что ее тесть тоже страдает болезнью Альцгеймера, и закончившейся словами: «Кажется, я поступаю вопреки своим убеждениям». Она чуть было не задушила Эйдин с Милли в долгих объятиях, перегородив проход двум пассажирам и второй стюардессе. Это был волнующий момент. Милли была так тронута и благодарна, так прониклась состраданием и великодушием американки, что едва удержалась от мгновенного порыва — признаться Карен в их обмане.

Эйдин устроила грандиозный спектакль, даже слегка переигрывала: заботливо протянула руку своей бедной, старой, выжившей из ума бабуле и повела ее по проходу к сиденьям. Но как только Милли щелкнула ремнем безопасности и прошептала: «Это было шоу века, птенчик», — птенчик обжег ее свирепым взглядом.

— Не говори мне ни слова, — прошипела она. — Ни слова. — После чего закрыла глаза и отвернулась.

Внезапно самолет начинает потряхивать — сначала легонько, а потом по-настоящему, словно включился отбойный молоток. Если выглянуть в окно, кажется, что они со всех сторон окружены белым туманом сбившихся в кучу облаков. Бутылочка виски, пластиковый стаканчик Милли, банка воды и чашка Эйдин дрожат и подпрыгивают на откидных столиках. Самолет вновь страшно ныряет вниз, в животе у Милли что-то падает вместе с ним, и тут же раздается общее «ах!». Где-то заходится в плаче ребенок. Милли чувствует, как чьи-то горячие пальцы сжимают ее руку, и встречает испуганный взгляд внучки. Милли еще никогда не видела ее такой встревоженной. Неужели они решились на свой дерзкий побег в Америку только для того, чтобы погибнуть в ледяном Атлантическом океане? Удастся ли им спастись на этих желтых плотах?

Турбулентность усиливается. На ногу Милли падает мобильный телефон, чья-то книжка в мягкой обложке вылетает в проход. На всех телеэкранах по всему огромному салону изображение одновременно дергается и замирает: на одном экране Том Хэнкс, на другом размытые садовые цветы. Некоторые хладнокровные пассажиры продолжают читать, но почти все прочие, как и Гогарти, кажется, даже дышать перестают. Раздается низкий голос пилота, и он звучит до странности интимно, словно у него тут любовь со всеми сразу, словно этим хриплым бормотанием он пытается успокоить своих близких друзей — пассажиров.

Милли крепко сжимает в руке внучкины пальцы, а другую ладонь кладет сверху. Они похожи на спортсменов, собирающихся с духом перед первым свистком, и ни одна не хочет разжать руту. Проходит несколько минут, и самолет выравнивается. Тучи пропадают из виду, телевизоры снова начинают работать.

48

Впервые ступив на американскую землю, Эйдин с трудом отгоняет от себя воображаемую картину — как их допрашивают в недрах международного аэропорта Орландо. Причиной катастрофы может стать хоть бабушкин перекур на борту, хоть папа, выследивший их, хоть те самые контрабандные сосиски. Однако они беспрепятственно проходят по запутанному лабиринту огромных помещений с работающими во всю мощь кондиционерами. Тут все гигантское. Бегущие дорожки, коридоры-лабиринты, указатели, сами американцы. Америка, по крайней мере в первые несколько минут, совершенно ошеломляет Эйдин. Молча, как овцы за стадом, они идут за толпой людей, которые, судя по всему, знают дорогу.

Наконец они вливаются в пугающе огромную очередь растерянных иностранцев. Сотрудники таможни в аккуратной форме, с черными пистолетами на поясе, громко поясняют, как пройти в огороженный лабиринт. Когда подходит их очередь, сидящий в кабине сотрудник сличает их лица с фотографиями и пропускает оба паспорта через автомат, который издает