Читать книгу "Мой плохой босс - Джина Шэй"

Потом — я обработаю его болячки. Сейчас — есть я и он, и ничего больше. Даже имена наши остались где-то там, за границей постели.

Толчок. Толчок. Толчок.

Ему не кажется.

Ему не одному не кажется.

Я слепну тоже. С каждой секундой все сильнее.

Жара ослепляет.

Жара скапливается в тугой ком в груди, а после — взрывается. В затмение.

В горле скребутся кошки… Кто-то слишком много орал сегодня!

Мир собирается из тысячи черных мушек.

— Ты такая чувственная…

Антон дышит мне в шею и касается ее языком. Он не кончил, я чувствую бедром все ту же “твердокаменную” эрекцию.

Взгляд цепляется за всякую фигню. За мою же скомканную футболку на черной простыне.

Господи, как же это все мне сейчас неважно…

Важен язык — сладкий язык, что скользит от моего плеча вверх по шее. Быстро, но без спешки. Неторопливо, но не затянуто. Так бывает?

От его языка будто остаются на моей коже шоколадные дорожки. И мне сладко, сладко каждым клочком кожи, каждой порой тела.

Он будто слизывает с мороженого верхний подтаявший слой. И даже урчит от удовольствия при этом.

— Вкусная? — смеюсь я, а сама понимаю, что начинаю разгораться снова.

Мне было мало один раз… И тот голод по этому поганцу, что я копила столько времени, так просто не утолить.

— Сливочная, — шепчет Антон, — как панна-котта. Такая дивная на вкус, моя госпожа. И жестокая, такая жестокая, м-м-м!

Кому-то дали право слова совершенно зря? Хотя нет, не зря. Всякое его слово — как прохладный поцелуй, коснувшийся раскаленной жарой кожи.

Сейчас сойду с ума…

Я ловлю его губы в свой плен и пью его ровно столько, что из поцелуя он именно что выныривает — жадно хватая ртом воздух. Ныряльщик мой, болтливый…

— Все время забываю, насколько длинный у тебя язык… — шепчу я, а мой большой палец огибает его губы.

— Быть может, моя госпожа позволит ей напомнить, — Антон вкрадчиво улыбается и очень красноречиво сползает по постели ниже. Проводит языком первую сладкую линию на сегодня по моему бедру.

Смотрит на меня выжидающе, ждёт моего разрешения. Мой сладкий — даже поддающийся дрессировке!

— Я только “за”, малыш, — откликаюсь, пропуская пряди его волос между пальцами, — в конце концов, ты же должен заслужить свой оргазм, как думаешь?

У него вспыхивают глаза. Они всегда вспыхивают, когда он принимает вызов.

— Я очень постараюсь, — Верещагин кротко опускает глаза. Я знаю этой кроткости цену, она — оплачена его и моей кровью. Но Антон сам принял условия нашей с ним игры.

И боже, как ему идет быть моим…

Глава 38. Ирия

— Верещагин, ты умеешь готовить?

Антон задумчиво косится на нож в своей руке, которым только что нарезал мясо, потом пожимает плечами.

Это было утро воскресенья, и я застукала его с поличным на моей кухне, хотя вообще-то три раза уже намекнула, что он может съездить домой, я, так и быть, не обижусь.

Как хорошо, что он — не понимает намеков.

— Разве ты не делегировал все эти обязанности какой-нибудь своей домработнице? — интересуюсь я, пока Антон колдует что-то у разделочной доски.

— Можно подумать, у тебя здесь, — фыркает Антон выразительным взглядом обводя мою съемную квартиру, — найдется хоть одна добработница, которой я смогу зверски помыкать по праву того, что я начисляю ей зарплату.

— Ну, теоретически тут есть я, — вздыхаю я и пытаюсь отобрать у него мой нож, — помыкать мной у тебя вряд ли получится, но и готовить на моей кухне кому попало опасно для жизни.

— Тебя папа не учил не подходить к мужчине, когда у него в руке колюще-режущие предметы? — Верещагин отчаянно шельмит, перебрасывая нож в дальнюю от меня ладонь. — Руки прочь, госпожа, я буду драться за это орудие до последней капли крови.

— Будешь драться или сдаваться?

— Сдаваться? — Верещагин насмешливо щурится, и это совершенно безбожно с его стороны, настолько беспощадно со мной флиртовать. — То есть вести переговоры о перемирии, использовать все свои дипломатические умения за то, чтобы ты оставила за мной привилегию накормить тебя ужином?

— Ты стартовый капитал сексом по телефону зарабатывал? — очень животрепещущий вопрос на самом деле. Такие интересные навыки обнаруживаются в арсенале этого поганца. Например, сейчас, мой интерес, адресованный пятой точке Антона Верещагина, становится все более насыщенным. А все потому, что каждое слово последнего своего монолога выговаривал настолько эротично, что странно, что у меня не дымятся трусы.

— Ты меня раскусила, госпожа.

И пусть этот паразит самым наглым образом угорает. Важно не это.

Госпожа.

Он еще не наигрался. Даже при том, что я объяснила ему, как начинается Игра, и что не обязательно придерживаться её правил целыми сутками, я все равно для него чаще Госпожа, чем Ира.

Впрочем, это его дело. Я дала ему шанс вести себя иначе, хочет баловать меня вот так — я уже согласна. Слишком роскошный подарок, чтоб я взяла и отказалась.

Нет, вот такой мирный Верещагин капитально взрывает мне мозг. Что мне с ним делать вообще? Ну, кроме того, что трахать, разумеется… Чем дальше он ведет себя вот так, тем сильнее у меня ощущение, что я глубоко им отравлена.

В текущий момент времени я решаю не делать ничего. Поэтому я просто запрыгиваю на подоконник и пытаюсь не только не беситься на мужика на моей кухне, но и любоваться.

Кстати — получается. Вот только хочется пощипать саму себя за запястье, чтобы поверить в это дивное видение покрепче.

Да-да, вот так оно все и работает. Сначала мальчик мудит не по-детски, оттаптывая тебе ноги, а потом вот — нарезает бефстроганов на твоей кухне, а ты на него пялишься — на всего его, от босых стоп до просвечивающих сквозь тонкую футболку алых полос на лопатках.

Мое!

И я хочу к нему, прямо сию секунду. Прям тянет!

— И все-таки, как это вышло, что ты умеешь готовить? — Его спины, обтянутой светлой футболкой, я касаюсь осторожно. Пусть там потихоньку схватились рассечения, у нас тут не волшебная сказочка, и исполосованная плетью спина не зажила за пару суток.

— Если серьезно — это был вопрос выживания, — Верещагин вопреки заявлению “про серьезность” своих слов угорает чем дальше, тем сильнее, — некий период моей жизни я жил с сестрой. Так вот, был выбор — либо мне учиться готовить хоть что-то. Либо есть то, что приготовила Викуля. И не дай тебе бог когда-нибудь, госпожа моя, попробовать борщ моей сестрицы. Если ты, конечно, не захочешь уйти из жизни досрочно и бросить меня на произвол судьбы без тебя и твоей плетки.