Читать книгу "Сезон долгов - Елена Хорватова"

Ксенофонт горько вздохнул, налил стаканчик водки из стоявшего на столе графина и, не поморщившись, залпом выпил.

– Никакого толка в ней не было, в Аське в этой, – продолжил он, утерев губы. – Сколько жили с братом, так ведь и не понесла от него. Другая баба, глядишь, уже через месяц после свадьбы брюхата, а эта год за годом все пустая ходит. Хозяйство валиком катится, прислуга приворовывает, капусты в доме наквасить некому – хозяйка где ни то на балу среди чужих мужиков выкрутасы по паркетам выворачивает. И ведь как еще разоденется на эти балы – вырез на платье чуть не до пупа, сама из выреза своего мало что голяком не выскакивает. Я иной раз не сдержусь, по-родственному ей скажу: «Вот не я твой муж, я бы тебе укорот задал!» А она мне в ответ: «Ха-ха, бодливой корове Бог рог не дает!» Ну, думаю, погоди, курва, посмотришь еще у меня, кто из нас корова!

– Поэтому вы и убили брата, чтобы отправить ненавистную невестку на каторгу? – перебил вдруг Антипов разоткровенничавшегося Ксенофонта. – А заодно и денежками из братнина наследства разжиться?

Ксенофонт подавился словами и выдавил из себя лишь нечто, похожее на кудахтанье испуганной курицы.

– Куш хороший удалось отхватить, ничего не скажешь, – продолжал свою атаку Антипов, демонстративно оглядывая кабинет хозяина оценивающим взглядом. – Богато, богато... Стало быть, предприятия, построенные братом, на продажу пустили, а домик себе решили оставить?

– Это что ж вы такое, сударь, говорите? – вскинулся оправившийся Ксенофонт. – Это как же у вас язык повернулся такие слова произнесть? Это я брата родного убил? Или креста на мне нет – Божью заповедь нарушить, на смертоубийство пойти и навек душу свою загубить грехом тяжким? Следствие показало, что Анастасия, змея окаянная, мужа порешила, и суд то же приговорил. Пересмотра дела не было, приговор в силе, так что же это вы на меня напраслину такую возводите?

– Ну приговор суда можно по вновь открывшимся обстоятельствам пересмотреть, – хмыкнул Павел Мефодьевич. – Фактики против вас, Ксенофонт Гаврилович, у нас появились.

– Какие-такие фактики? – пролепетал Покотилов.

– Как бы тут верхний свет зажечь, темновато у вас. Бумагу предъявлю, а вы ее и не рассмотрите толком впотьмах-то.

Ксенофонт кивнул, но не двинулся с места.

– Интересная вещь обнаружилась, господин Покотилов, – не переставая говорить, Антипов нашел у двери медный кружок электрического выключателя и щелкнул рычажком. Под потолком вспыхнула и заиграла огоньками хрустальных подвесок массивная люстра.

– Вот, так посветлее будет, – удовлетворенно кивнул Антипов. – О чем бишь я говорил-то? Ах, да – установлено, что вы собственной рукой написали письма своей невестке от мнимого любовника и подбросили их в комнату Анастасии Павловны с целью возбудить против нее подозрение в убийстве, которое сами и совершили.

– Ка-ка-ки-кие письма? – запинаясь прошептал Ксенофонт. – Какие-такие письма?

– А вот какие, – Антипов вытащил из внутреннего кармана пакет с бумагами, достал один лист и принялся выразительно читать:

– «Ты прекрасна, возлюбленная моя!»

– Просто «Песнь песней» Соломонова, – не выдержал Колычев, сохранявший все это время молчание.

– Да какая там «Песнь», – фыркнул Павел. – Дальше-то слог малость подгулял: «Как вспомню давешний наш вечер и твои страстные лобзанья, так испытываю дрожь в конечностях и во всех своих членах»... Изящества вашему слогу не хватает, Ксенофонт Герасимович. Ну что ж, собирайтесь, поехали в арестный дом...

– За-за-за что?

– За лжесвидетельство, в коем вы уже изобличены, за фабрикацию улик и за убийство вашего брата, в коем вы сознаетесь, когда посидите в каталажке да походите к судебному следователю на допросы.

– Не виноватый я! – Ксенофонт бухнулся на колени и завыл, кланяясь Антипову в ноги. – Не убивал! Христом Богом клянусь, не убивал я Никитушку. Не губите, ваша милость, господин полицейский! Безвинный я. Не убивал! Письма да, написал и Аське подкинул, было дело, признаю. Попутал нечистый. Но этот грех не велик...

– То есть как не велик? – строго спросил Антипов. – Под каторгу женщину подвел...

– Да не я ее подвел, сама она себя подвела, когда мужа законного застрелила, – голосил Покотилов. – Я ведь письма-то загодя подложил, вроде как шутейно. Думал, Никита, брат, найдет, осерчает и укорот своей бабе сделает. Потому как в строгости ее держать надо, а Никита мягок. Ну я и хотел его в сердце вогнать, чтобы он жену построжил. А уж как узнал, что она Никиту убила, сам в сердце вошел. Вспомнил про письма-то и полицейским сказал: «Был у нее хахаль, письма от него ищите!» Теперь уж, думаю, не вывернется убивица, не уйдет от кары. Кстати письма-то пришлись...

Как Антипов ни бился, как ни крутил, задавая вопросы то об одном, то о другом, настаивая и угрожая, Ксенофонт от своего не отступил, признаваясь лишь в изготовлении фальшивых писем, но начисто отметая все подозрения в убийстве брата. В какой-то момент Колычеву показалось, что он говорит правду, несмотря на явный интерес Ксенофонта в получении наследства.

В конце концов Антипов увез рыдающего купца в Сыскное отделение в Гнездниковском переулке оформлять по горячим следам признание в лжесвидетельстве (после всех формальностей Покотилова, увы, все равно придется пока до времени отпустить), а усталый Колычев отправился домой в Третий Зачатьевский.

Глава 18

Переулками от особняка Покотиловых до собственного дома Колычеву было рукой подать. Искать извозчика не имело смысла. Перейдя через Пречистенку, Дмитрий свернул в короткий Лопухинский переулок, откуда уже были видны высокие купола церквей и колокольни Зачатьевского монастыря, дошел до Остоженки и снова нырнул в лабиринт переулков, пробираясь к своему крыльцу.

По Третьему Зачатьевскому уныло бродил «Картуз», высокая фигура которого была хорошо различима даже в свете одинокого и мутного уличного фонаря. Вероятно, потеряв Колычева, улизнувшего из собственной конторы задними дворами, «Картуз» счел за благо вернуться на Остоженку и подкарауливать адвоката у дома.

«Прав был Павел, – подумал Дмитрий, направляясь к своему палисаднику, – сколько можно это терпеть? Пора разъяснить господина «Картуза», пора. Уж очень он мне надоел».

Но «Картуз» словно бы прочел его мысли и повел себя совсем не так, как всегда. Вместо того чтобы продолжать индифферентно прогуливаться под монастырской стеной, он, заметив Колычева, быстро пошел к нему навстречу, на ходу вытаскивая что-то из кармана.

Это «что-то» оказалось револьвером. Дмитрий понял, что «Картуз» собирается в него стрелять, и непроизвольно попытался укрыться за выступом кирпичной ограды соседнего особняка. Грохнул выстрел. Расстояние между Колычевым и «Картузом» оставалось приличным, не менее десяти саженей, а попасть на ходу с такого расстояния в цель мог только очень хороший стрелок – револьверы недаром считаются оружием ближнего боя и пригодны более всего для выстрелов в упор. Но «Картуз» медленно и неумолимо приближался.